Защита - [28]

— Интересные градации, — заметил начальник СКБ, — Больший подлец, меньший подлец. Нельзя ли попроще?

— Проще не получается. Нашу машину делать не надо.

— Но ты не министр. Ты инженер нашего СКБ. И не решай чужих проблем. Люди без тебя разберутся, что надо делать, а что — нет.

— В том-то и дело, что не разберутся. Все решает наша комиссия. Если тема будет принята, никому и в голову не придет подумать над ней еще раз. Так она и покатится дальше.

— Вы хоть представляете, — сказал Кирилл Петрович, — в какое глупое положение поставили меня? Я не могу вникать подробно во все темы, которые делаются в нашем СКБ. Да это от меня и не требуется. Для этого есть вы, исполнители и руководители тем. Я могу помочь и принять меры, когда у вас что-то не идет, что-то не получается. Но ведь не на защите же! Теперь уже поздно что-либо исправлять. Виктор Иванович, почему не были приняты меры к нормальному исполнению темы? О чем вы раньше думали?

— Кирилл Петрович! Я защищаю свою тему, не кривя душой. В ней все продумано и сделано на высоком техническом уровне. Многие пункты задания сделаны лучше, чем требуется.

— Тогда о чем здесь толкует Григорьев?

— В науке много направлений и путей, Кирилл Петрович. Григорьев вдруг решил, что мы идем неправильным путем. В этом все дело.

— Григорьев… А ты?

— Проблему распознавания образа не решить методом, который мы приняли. Лучше в этом сознаться сразу.

— Отлично. Если, Григорьев, ты сейчас прав, то твоя вина от этого еще значительнее. И ни ты, ни Виктор Иванович так просто не отделаетесь. В Усть-Манске будет разговор посерьезнее. Человек, справляющийся со своим делом, должен знать это дело, а не прозревать, когда уже поздно, как Григорьев, и не дожидаться, когда ему помогут прозреть, как Виктор Иванович.

— Кирилл Петрович, — сказал Бакланский, — Я и сейчас считаю, что мы все решили правильно. И никто меня не переубедит в этом.

— Очень жаль, — сухо сказал Григорьев.

22

В дверь постучали. Это могла быть только Катя.

Григорьев мгновенно вскочил, крикнул: «Да! Войдите!» — и подбежал к двери, которая уже открывалась.

— Можно войти? — спросила Катя, все еще стоя в коридоре.

— Входи, Катя, входи. У нас тут небольшое совещание, но мы уже…

Женщина вошла и остановилась в растерянности.

— О! — коротко сказал Бакланский. — Вот это явление! Недурно, Григорьев.

— Я… Простите…Я за чемоданами…

— Ах, за чемоданами. Ну конечно, за чемоданами. За чем же еще?

— Виктор Иванович, перестаньте, — попросил Григорьев,

— Постой-ка, постой, Сашенька! Уж не за этой ли нимфой ты приехал в Марград?

— Да, я приехал за этой женщиной, которую зовут Катя.

— Дайте мне мой чемодан! — потребовала Катя.

— Значит, Саша приехал за Катей… А вы, Катя, знаете, что здесь из-за вас вытворяет товарищ Григорьев, или как вы его там зовете в интимной обстановке?

— Это гнусно, — тихо сказала Катя. — Дайте же мне чемоданы!

— Катя, но вам же их не донести. Я помогу?

— Не нужна мне ваша помощь?

— Катя…

— На государственный счет этот самый Григорьев катается за женщинами, заваливает темы! — кричал Бакланский. — И вы, Катя, хороши! А поди, и муж у вас есть в каком-нибудь Усть-Манске?

— Вы это нарочно устроили? — спросила Катя Григорьева.

— Катя, как вы можете?

— Господи, — сказал она, — как я устала…

Григорьев взял чемоданы, все три.

— Стойте! — крикнул Бакланский. — Вы что-то здесь оставили!

Катя толкнула дверь и выбежала в коридор, прижимая ладони к лицу. Григорьев выскочил за ней. Бакланский хлопнул дверью и глухо выругался. Катя пробежала несколько шагов, остановилась и, когда Григорьев догнал ее, повернулась к нему.

— За что он так?! — с рыданиями выдавила она.

— Катя, не плачьте.

Она уткнулась к нему в грудь и заплакала, затряслась, судорожно вцепившись в его рубашку. Плечи ее вздрагивали, волосы рассыпались по спине, и столько горя, обиды и отчаяния было во всей фигуре, в бессвязных словах, что Григорьев выпустил из рук чемоданы и не услышал звука, с которым они упали.

— Успокойтесь, Катя. — Он гладил ее волосы, плечи, а она все крепче прижимала свое мокрое лицо к его груди, постепенно затихая.

И вдруг оттолкнула его и выпрямилась. Слез на лице не было, остались их следы, и отчаяние, и ненависть.

— Уходите! Слышите? Никогда не появляйтесь больше! Я вас ненавижу!

— За что, Катя? — только и сказал он.

Из, дверей выглядывали люди. Дежурная по этажу уже шла к ним, чтобы выяснить, в чем тут дело.

— Вы все, все одинаковые! Слышите?

Она взяла два чемодана и сказала подошедшей к ним женщине:

— Помогите мне, ради бога…

Женщина подняла чемодан и косо посмотрела на Григорьева. Потом они обе повернулись и пошли, а Григорьев все стоял. Он рванулся было за ними. Катя услышала звук его шагов и еще раз обернулась.

— Санчо! Ну что ты за мною ходишь? Разве ты не видишь, что из этого получается?

— Катя…

— Идите, молодой человек, идите, — сказала дежурная по этажу. — Потом все успеется.

— Санчо… — сказала Катя и больше ни слова. Они дошли до лифта и остановились. Григорьев повернулся и пошел к себе в комнату.

Кирилл Петрович курил, Бакланский расхаживал по комнате.

— Вот оно, Кирилл Петрович, и объяснение. Труд сотен людей угробить, извиняюсь, из-за этой…