Защита - [8]

У всех, в конце концов, наступает разочарование. После сладости минут творчества, своего рода любовных утех, начинается оформление. Восторги позади, и предлагается оформить юридические права. Обряд защиты напоминает, скорее, не свадьбу, а похороны, на которых принято говорить только хорошее.

– Решиться нужно, – убеждал его Теплицкий. – Вы в детстве с вышки не прыгали? Нужно только представить, что летишь… Решайтесь, а там начнём чистку авгиевых конюшен… Закроем мелкие темы и наведём порядок на кафедре.

3

Пока шло привычное изложение, можно было отвлечься.

«Семёнов пришёл набираться опыта», – подумал Мокашов.

Он перед этим его спросил:

– Как ты сюда попал?

– Самостоятельно. Я вполне самостоятельный человек.

«Защищаться нужно на стороне, – подумал Мокашов. – Это и ежу понятно, и нет пророка в своем отечестве».

– Диссертации – не наше дело, – темнил Семёнов, – они нас не касаются. Дела нет – и пишут диссертации.

– А меня, – вмешался Кирилл, – когда вижу, как в Ленинке катают диссертации, начинает мутить.

«Защита, возможно, коллективное мероприятие, и скопом нужно защищаться. Только зачем мне защищать Протопопова? – думал Мокашов. – Доктором быть совсем необязательно. Кандидатом – иное дело, а доктором… Какой, скажем, доктор Теплицкий? Он путаник, чучело, и не более того. А Савенков и вовсе человек непорядочный, хотя и упорный, как муравей. Всё это – принаучная шелуха. Полно околонаучной шелухи».

На сцену Мокашов не смотрел, ему и так было ясно. Защита катилась как по рельсам.

«А зачем защита администратору? Необязательно быть артистом директору оперного театра, как и директору стадиона – мастером спорта. Диссертация похожа на спорт. Подарить лучшие силы пустому делу? А что родить? Одни сопереживания? Мы представляем себя на месте спортсмена. Соревнование – и чистое дело, и наркотик. Защита – тоже соревнование, а диссертация – сосуд с ограниченным объёмом, в который нужно попытаться всё вложить. Но что своего вложил Протопопов?»

Непосвященному выступление могло показаться блестящим. Оно и не могло выглядеть иначе. Всё зависит от опыта преподавателя. Всем стоит побыть педагогом временно, хотя бы год. Однако для своих оно смотрелось иначе.

«Со стороны – зрелище не из лучших, – думал Мокашов. – На сцене мокрый, жалкий, загнанный в угол паучок. Хотя и это не конец, и стоит вспомнить, что он – беспозвоночный, и способен менять фигуру по желанию. Все аналогии хромают, но институт наш для нас – целый океан. Не всем дано скользить в его прозрачных водах, и многим достаются ил и дно. А шефа следует отнести к головоногим, которых он выбрал для себя в кружке гидробиологии Дома Пионеров, популярном в их приморском городке.

Осьминогов называют приматами моря. Действительно, осьминоги умны, и у них масса достоинств. Вообще, это исключительно древний род. Они стары как мир и гордятся родословной. Даже в кембрии, более пятисот миллионов лет назад, находят раковины их предков.

Но осьминог и по-своему современен. Он – живой реактивный двигатель. Вбирает окружающее в себя и выбрасывает реактивную струю. Взлетает разом над всеми и в сторону. Через ту же воронку он может выбросить чернильного двойника и со стороны наблюдать, как обмануты соперники, улыбаясь во весь свой попугаев рот, который тоже у него клювом, но с захватом снизу.

Существует масса мифов, легенд и свидетельств очевидцев-моряков о монстрах с десятиметровыми щупальцами, вряд ли истинных. В книге Гиннеса восьминогий моллюск имеет щупальца в три с половиной метра, а научный отчёт о замерах осьминогов Дофлейна уточняет, что ноги измеряли в размахе.

Осьминог может менять окраску от белой до бордовой и умело этим пользуется, и это ещё далеко не всё».

4

Господи, какая чушь лезет в голову! Он как-то Кирилла о шефе спросил:

– Кто он, по-твоему?

– Импровизатор с элементами шулерства. Его основное свойство можно назвать «доворотом винта». Он – наш Ираклий Андронников, а мы – его аудитория. Мы с ним взаимодействуем.

«Пожалуй, так. Действительно. Приходит шеф, скажем, с учёного совета. Уничтоженный, униженный, буквально стёртый в порошок. Он смят обстоятельствами, раздавлен фактами и требует сочувствия. И начинается рассказ из разряда катастроф. В нём всё ужасно, однако находится спасительная красочка, и шеф лишь краешком её касается. Мы внемлем, ведь для нас шефовы откровения – секреты закрытой области, верхов низам, и вот в мрачном полотне картины появляется импрессионистское пятнышко. Конечно, в целом мы удручены, и шефу искренне сочувствуем, хотя уже меняется тон, и в изложение вплелась робкая мажорная нить. Находятся оправдания и язвительные оценки других. Безжалостность в них и самоирония. История пару раз пересказывается, каждый раз опираясь на созданное. Слушания повторяются, и в результате – шеф уже на белом коне, неприступен и прав, а противники посрамлены. Интересно, что и сам он в рассказанное верит, и при слушательской поддержке готовится к новому бою. Такова композиционная сила творчества. Этим шеф наш силён и непотопляем, хотя в действительности вроде бы ничего и не произошло».

Он Любу как-то спросил: