Защита - [39]

Но согласитесь, не может не удивлять этот установленный факт, и я этим бравирую.

Но в чём моя суть? Да, я, бесспорно, пиарщик и всегда был пиарщиком, раскрашивая предметы в привлекающие цвета, а точнее, имитатор. Не дело как бы у меня говорило за себя, а я о деле. И оно выглядело, смотрелось и имело ход, и людям виделась как бы не птица, а перья её яркие. Я, как это ни печально, по сути, попугай с делом своим… Признаться в этом ужасно, но приходится, что я всю жизнь бил как бы в барабан, заглушая всех. Для окружающих я выглядел зачастую вещью в себе, но вот слетела шелуха, обнажив суть, и ею оказалась пустота, и не более.

Теперь у меня с виду вроде бы хорошо и одновременно недостаточно. Когда-то я ждал результата, признания, публикации, а нынче мне нечего ждать, и всё вроде есть у меня, но этого недостаточно и даже тошно, хоть вой, хотя и жаловаться не на что, стони от всеобщего безразличия и невнимания. Болтаешься в планктонной среде достаточного благополучия, в житейском бульоне, питательной жирной среде. И всё это мне «по качану». Просыпаюсь чуть свет, не зная, чем, собственно, себя увлечь и заинтересовать?

С постели к компьютеру. Человек стал всемирно мыслящим существом. Словно в сказочном магическом кристалле, на разновеликих экранах возникают перед ним события, лишённые расстояния. Я вспоминал Ричмонд-хайвей, где за стеклом окна снятой нами квартиры паучок сплёл свою ловчую сеть. Не красовался он в этом шедевре кружев, а прятался где-то в углу, в своём информационном центре, и нам доставляло удовольствие наблюдать через стекло его жизнь. И поневоле приходило в голову, что мы и сами теперь, пожалуй, собственно пауки всемирной информационной паутины. Она не только развлекает нас, но формирует и развивает наши склонности.

Компьютер для меня – глоток свежего воздуха, форточка в остальной открытый, хотя и до поры до времени скрытый от меня внешний мир. Его включаю я, проснувшись поутру, чтобы проверить почту и узнать новости. Теперь я даже себе не представляю, как бы выжил без него. В последнее время в голове у меня лишь: сайт, сайт, сайт. Я как бы заперт, в заключении, в его душной комнате, и хочется вырваться на простор.

Нет, не отдельные случаи, а целиком жизнь стала для меня имитацией. Впрочем, довольно юлить, и пора признаться, что она всегда за редким исключениями была у меня такой. Она была и остаётся имитацией в той или иной степени, порой удачной, и я себя в этом убеждаю, находя с кем-то сравнение, что я молодец в сравнении с ним.

Я удивлялся кажущейся простоте окружающего труда, который выполнялся просто, как рефлекс, и весомо оплачивался. В новой жизни я ушёл от всего этого и теперь вспоминаю прошлое с трудом кустарного золотоискателя, будни рудокопа с каторжной несправедливостью и надеждами, чьи крохотные проблески приходилось проверять и перепроверять. Как непохоже прошлое на нынешнее. Как несравнимо оно с гуманитарными увлечениями, которые заслонили всё.

Работа в конторе походила на недавно увиденную картинку: молодой белозубый чернокожий собирал деньги в метро. Он даже просьбами себя не утруждал, совал под нос пассажирам листок, исписанный каракулями, и собирал лепту, наверняка большую, чем весь мой личный теперешний законный доход.

Я плоть от плоти нашего общества. Мы поголовно научились имитировать буквально всё, даже лучшие чувства и мечты о справедливости. По сути дела, мы – выходцы тесных коммунальных квартир, но непременно хотели пройтись в колонне героев. Такая выпала нам судьба – жизнь без перспектив, но с непременной мимикрией творчества.

Пора подводить итоги. Я был имитатором бурной деятельности. Говорят, новичку поначалу в рулетку везёт. И мне пока повезло на новичка. Я в новом поиске и в новое бросаюсь, как в море, с головой. А что в итоге? Остаётся признать, что время моё ушло, и я и был, и есть ни кто иной, как с заглавной буквы Имитатор.

2

На ярмарку рабочих мест я попал с подачи Зевига. В большой и светлой зале расставлены подковой столы, за ними – представители агентств. На столах брошюры, постеры и какие-то списки, в которых они делают пометки, возможно, для излюбленных здесь опросов – surveys. Мой языковый советник Зевиг советует мне обратиться напротив, к Римме. И мы идём с женой и сыном к столам напротив, где представители очередной американской службы или агентства «пудрят нам мозги», точнее, ведут с нами привычные бесполезные для нас разговоры о том, что нужно десять лет проработать, чтобы получить медицинскую страховку. Словом, обычное, и мы уже отходим, наулыбавшись друг другу власть. И тут, услышав русскую речь, я оглядываюсь. Стоящая рядом с американками женщина похожа на подурневшую Генриетту. Она объясняет кому-то, не нам, а после и нам, но не о себе, а о работе.

Нам с неохотой, но ничего не поделаешь, приходится отвечать. Прикидываю про себя: «Она – не она?» Она представляет здесь программу для пожилых, восстановление навыков потерянной работы. И чтобы участвовать в ней, нужно первым делом записаться на приём у неё, что я и делаю. «А вы, случаем, не связаны с обменом или учёбой?» – отчего-то недовольно спрашивает меня она. «Да что вы? Нет, – с готовностью отвечаю я. – Я реальный доктор наук». А сам думаю: «Всё-таки похожа, что ни говори». «Тогда вы, по определению, наш человек», – говорит мне она.