Заря над Уссури - [6]

Первым делом зашел Петр к Смирновым — с друзьями детства повидаться. Алена его сразу признала. Еще бы! На все Семиселье Петр Савельевич великаном славился: плечи — сажень косая, ростом, как шутил народ, в тезку — Петра Великого. Алена — женщина высокая — рядом с ним маленькая, чуть ему по плечо.

Сдержанный, исполненный какой-то убежденной веры, особо и доверительно близок был он с Силантием Лесниковым. Еще в мальчишеские трудные дни мчались они с Василем к нему, когда ждала их неизбежная кара. «Набедокурили?» — догадывался Силантий Доброе Сердце и искал пути помочь юным друзьям.

Силантий и сейчас, по старой дружбе, часто наведывался к Смирновым, вбивал в «черепушку» Василю мысли непокорства и протеста, выношенные за долгие годы батрачества.

Собирались обычно у Смирновых. Разговор сразу переходил на «политику». «Политика» — любимый конек Силантия Никодимовича.

— Без земли нам каюк! — начинал Силантий, вороша густую шапку выцветших от солнца волос. — Земля нам — как воздух! Они только ее добром не отдадут. Опять, как в пятом, за колья надо браться…

— И опять, как в пятом, вам холку намнут! — спокойно возражал Петр. — С кольями! А у них ружья да пушки. Без рабочего класса пойдете вразброд, как овцы без барана, кто куда. С рабочим классом надо вместе действовать, сообща, без страха и сомнений… как рабочий класс.

Долгие вечера, когда Петр посвящал друзей в дела и борьбу питерских рабочих, летели незаметно. Особенно потряс Алену рассказ о забастовке на том заводе, где работал Петр; она увидела грязный заводской двор, куда на сытых, лоснящихся лошадях ворвалась группа сытых, рыластых казаков и стала нагайками избивать безоружную толпу, не щадя женщин, детей, стариков. Она видела пролитую кровь, слышала тонкий, «дурной» крик умирающего паренька с обезображенным, рассеченным лицом.

— Батюшки-светы! Какие изверги!..

— Звери! Они нас не милуют, — негодуя, говорил Лесников. — Как ты-то уцелел, Петрунька? Поди, бежал, ног под собой не чуя?

— Пришлось и побегать! — широко улыбался Петр. — Волка ноги спасают. Друзья-товарищи крепко мне присоветовали отдохнуть после такого бега, — строго и значительно прибавил Петр. — За нами, молотобойцами, всегда нужен уход особый, — хитровато добавил он, — чтобы силу не теряли. Меня там, кажется, не подозревают, но грех да беда на ком не живут…

— Сняли с тебя, Петруша, стружку, сняли! — понимающе повторял Лесников. — Сразу видно — рабочий класс, а не наш брат — деревенщина. Эка ты вымахал, молотобоец первого класса!

Лесников открыто любовался могучей, статной фигурой Петра, когда тот, убирая со лба упрямый чуб, говорил, сжимая крупные, тяжелые кулаки:

— Без боя они не сдадут своих позиций. Так ведь, дядя Силаша?

— Не сдадут! — подтверждал Лесников.

— Значит, революция неизбежна! Нужно только крепко помнить ошибки пятого года…

— Ошибки? Оно конечно… А вот с той поры тлеет и тлеет огонек. Они дымок хорошо чуют и гнут нас в дугу. Пеньковые галстуки на шеи вешают, нагайками и шомполами секут, а сами трясутся: ну как вдруг займется все вокруг алым полымем?.. И займется! Придет наш день, — с жаром говорил Силантий. — Нет уж, дураками большеухими не будем! А то развесили, как телята, уши: «На, барин, бери нас голыми руками, веди на виселицу!» Дали тогда похватать себя, как сонных курей…

Вскорости ли ожидаются желанные перемены? Каково житье и настроения рабочих? Не приходилось ли Петру видеть царя Николая? Каков на заводе «сам» — хозяин? — нетерпеливо допрашивал Лесников.

Петр Савельевич, чуть улыбаясь, терпеливо и обстоятельно отвечал неистощимому на вопросы другу.

Днем они тоже хоронились в избе, когда перелистывали небольшие брошюрки, которые Петр привез из Питера.

Петр Савельевич неторопливо, спокойно читал страницу за страницей. Было условлено: если появится нежданное начальство, брошюра летит в печь. С жадным, настороженным вниманием слушали мужики необыкновенные слова, открывавшие им их собственную жизнь в новом, неожиданном освещении. Втроем они обсуждали каждую брошюру, с ожесточением спорили.

Алена тоже пристрастилась к этим чтениям; сидя на пороге и суча пряжу, она внимательно слушала их споры.

— Нет, Петруня, как хочешь, но эту книжицу я беру себе! — твердо заявил Лесников, рассматривая обложку брошюры, которую они только что прочли. — Эх! В пятом году она не побывала в моих руках, — по-иному бы я себя повел. Смелая книга! — говорил он, счастливо сверкая черными глазами. Погладил корявыми, шершавыми руками книгу и стал высоким, звонким голосом певца выводить каждое слово; выводил с чувством, чуть придыхая, будто пил в жаркий летний день прозрачную родниковую воду: — «Рабочим и крестьянам никогда не избавиться от поборов, самодурства и надругательства полиции и чиновников, пока нет в государстве выборного правления, пока нет народного собрания депутатов…» «Социал-демократы требуют, чтобы без суда полиция не смела никого сажать в тюрьму…» «Пора и русскому народу потребовать, чтобы каждый мужик имел все те права, которые есть и у дворянина…» «…Наше главное и непременное дело: укрепить союз деревенских пролетариев и полупролетариев с городскими пролетариями».