Заря над степью - [190]

А Баджи не унималась:

— Мягкое сердце у тетушки Халтар, вот и разбаловался парень без отца. Но мы не должны допустить, чтобы Мэндэбай безобразничал, как тайджи Джамсаранджаб в молодости.

— Тетушка Баджи, я исправлюсь, — виновато проговорил Мэндэбай.

— Ревсомольской ячейки у нас в баге нет, но ревсомольцы есть. Надо помочь Мэндэбаю стать честным скотоводом. А сейчас, хоть он и обещает исправиться, порицание ему надо вынести. Пусть не забывает: отца у него нет, но люди в кочевье постарше его найдутся. Они ему и на недостойные поступки укажут, и советом помочь не откажутся.

— Золотые слова молвила тетушка Баджи, — одобрительно отозвался старик Шараб. — Ну, кто еще хочет говорить?

Нашлись еще желающие. Досталось от них Дуйнхару и Мэндэбаю по всем правилам. Насыпали им соли на болячки. Потом скотоводы перешли к обсуждению кандидатур передовых скотоводов бага. Строго и требовательно подходили к каждому, чье имя ставилось на обсуждение. Но когда назвали Ширчина и Цэрэн, ни у кого не поднялась рука против них, они были включены в число передовиков бага единогласно. Когда принялись обсуждать кандидатуры делегатов на совещание лучших скотоводов сомона, в числе трех делегатов от бага оказался и Ширчин.

Взволнованный оказанной ему честью, старик встал и с поклоном поблагодарил собрание.

— Мне думается, друзья мои, что мы, делегаты, удостоились чести попасть в число лучших скотоводов потому, что наши жены, сестры и дочери не покладая рук работали вместе с нами. Они и с работой у очага справляются, и нам помогают за скотом ухаживать.

Собрание одобрительно зашумело:

— Верно. Что и говорить. Наши женщины — огромная сила.

Спустя несколько дней Ширчин отправился на совещание лучших скотоводов сомона. Делегаты собрались в клубе сомонной средней школы, в том самом доме, который подарил школе старик Иван.

Председатель сомонного управления читал доклад монотонным голосом, сыпал и сыпал цифрами, и Ширчин скоро устал слушать. Он оглянулся кругом, и на него нахлынул рой воспоминаний. Он знал каждую половицу в этом просторном и светлом зале, и его труд был сюда вложен — ведь он возил тогда лес. Вот на этой сцене его старший сын, сияя от радости, получил из рук деда Батбаяра премию хошунного управления. Сын стоял тогда как раз там, где теперь выступает докладчик. Рядом с председателем сомонного управления сидит директор средней школы и секретарь сомонной партячейки Табхай. Тогда он был начинающим учителем, ревсомольцем, а теперь, гляди-ка, уже пожилой человек, у самого уже дети в школе учатся.

Ширчин взглянул на громадную, во всю стену, карту Советского Союза. Линия гигантского фронта обозначена красными флажками. Как далеко зашли фашисты, стоят уж у самой столицы! Москву кто-то выделил большим алым флажком. На флажке — серп и молот… Грозная опасность нависла над столицей великой страны…

Ширчин поймал на себе взгляд докладчика и смутился: "Наверное, заметил, что я не слушаю…" Заканчивая доклад, председатель сомонного управления предложил совещанию наметить кандидатуру делегата на первое республиканское совещание лучших скотоводов и на мгновение снова задержал свой взгляд на Ширчине.

— Послать дядю Ширчина! — крикнул кто-то с места, все дружно подхватили: — Правильно! Ширчина!

С радостным чувством возвращался домой старый скотовод. Что ни говори, а ведь приятно, когда твой труд ценят. Хотелось еще раз увидеть далекий город, город своей юности, который он не видел с тех пор, как Ургу — Великий Курень, переименовали в Улан-Батор хото — город Красного Богатыря. Но рановато, пожалуй, думать о поездке. Кандидатуры еще будут обсуждаться в аймаке. В баге у себя он оказался лучшим, в сомоне тоже. Ну а как дальше дело пойдет, пока неизвестно. В аймаке может оказаться немало людей более достойных, чем он.

И Ширчин решил пока дома не говорить ни слова. Там видно будет…

Вот и октябрь минул, а сообщений никаких нет. Ширчин по-прежнему ходил за скотом, проводил беседы по аилам. Так прошел ноябрь. Пришла пора откочевывать к зимнику. Соседка Адия была уже там. Едва успели оглядеться — на другой же день после перекочевки разыгрался буран. Сначала подула поземка. Снежной дымкой играла, стлалась по земле. Обитатели маленького стойбища подтянули потуже пояса, проверили крепления юрт, подвесили балласт, погасили огни в очагах и поехали в степь. Кто направился к конским табунам, кто к овцам, а кто за крупным рогатым скотом и за верблюдами.

Землю и небо затянуло сплошной молочно-белой пеленой. К вечеру вьюга разыгралась уже не на шутку. Закружилась, заплясала снежными вихрями, словно шаман. Могучие порывы ветра подняли овец с лежбища. Снег слепил глаза. Шатаясь под ветром, скотоводы пытались сдержать овец. Тесно сгрудившись, овцы всей массой напирали на людей, тесня их в степь все дальше и дальше. Ночью снегопад усилился. Стоило остановиться на несколько минут — и человек оказывался по колено в снегу. Гонимые бураном, овцы кучками отрывались от стада.

Удерживать животных становилось все труднее. Кромешная темь, адское завывание вьюги. Люди теряли друг друга из виду. Ширчин сдерживал овец из последних сил. Вначале он еще нащупывал ногами занесенных снегом овец. Но вот холод стал обжигать ноги — меховые штаны промокли насквозь.