Заря цвета пепла - [9]

— И дверь приоткрыта, — мрачно констатировал Лис.

Я скривился, мысленно коря себя за медлительность.

— Позови хозяина, пусть бежит к будочнику[8].

— Ща все будет, — отозвался Лис. — Ты ж только сам пока не суйся. Если наверху труп, хрен потом отмажешься.

Мы прислушались. Из-за двери не было слышно ни звука. Ступени болезненно кряхтели под сапогами, точно сгорбленные немилосердным роком. Кровавые следы виднелись на каждой из досок, а в одном месте я даже заметил нить, зацепившуюся за шляпку гвоздя. Судя по всему, мешковина. В голове сразу возник образ упакованного в старый куль пронзенного тела. «Он или его? — думалось мне. — Кто же был этот самый Якоб ван Хеллен?» Память молчала, отказываясь дать подсказку. Я включил закрытую связь.

— Джокер 1 вызывает базу. Европа-центр, ответьте Джокеру 1.

— Слушаю тебя, Джокер 1, — раздался на канале связи приятный женский голос.

— Срочно нужна объективка на художника Якоба ван Хеллена.

— Минуту. — Голос умолк, но очень скоро в голове послышалось: — Якоб ван Хеллен, тысяча семьсот шестьдесят четвертого года рождения, родом из Гельдерна, сын иллюстратора-гравировщика Самуэля ван Хеллена. Обучался в Амстердаме, затем в Риме, вернулся, пять лет работал при дворе штадтгальтера[9], затем перебрался в Вюртемберг, был придворным художником. Знаменитые картины: «Орфей и Эвридика», «Ясон и Медея усыпляют дракона», ряд портретов…

— Погоди, ты сказала «был»?

— Да, он умер неделю назад. Перитонит. Жаль, совсем молодой и очень талантливый…

— Умер в Вюртемберге?

— Строго говоря, нет, он как раз отправился в Швейцарию. В Берне ему прописали лечение водами, полагая, что у него желудочные колики. Но зачем тебе ван Хеллен, Джокер?

— Еще сегодня днем он рисовал портрет его высочества принца Конде в Митаве.

— Но этого не может быть! Возможно, это какой-то другой ван Хеллен?

— Не исключено.

За спиной послышалось бряцанье оружия и тяжелое дыхание бегущих людей.

— Стойте, где стоите! Вы кто?! — услышал я и, обернувшись, увидел около лестницы полицейского с алебардой и давешнего шорника.

— Офицер корпуса принца Конде, — уклончиво ответил я. — Мы обнаружили следы крови и открытую дверь. Что внутри — не могу знать. Я не входил.

Будочник глянул на хозяина лавки, и тот кивнул, подтверждая истинность моих слов.

— Спускайтесь, месье, я сам погляжу. — В голосе стража не было уверенности; он вовсе не горел желанием отдавать приказы чужестранцу, да еще и офицеру, и потому словно не заметил, что я проигнорировал его слова, и, пропустив вперед, пристроился за спиной.

Жилище ван Хеллена представляло собой две скудно обставленные комнаты. На полу валялась одежда, вывернутые ящики комода, то там, то здесь виднелись пятна крови. Сквозь приоткрытую дверь во вторую комнату просматривалась развороченная постель, но никаких иных следов, кроме этого картинного погрома, я не заметил.

— Так, — веско подытожил будочник, прохаживаясь среди валявшихся на полу личных вещей исчезнувшего живописца. — Как есть, разбойники орудовали.

— Вряд ли, — с сомнением заметил я. — Вон, на полу камзол из лилового бархата, шитый золотом. Какой бы разбойник мимо прошел? И еще, — я внимательно поглядел на пол, — кровь есть, а следов борьбы не видно. Похоже, разбойники летали по воздуху. Никто даже каблуком не зацепил кровавых луж.

Полицейский чин бросил на иноземца негодующий взгляд. Страж порядка страсть как не любил загадок с криминальным уклоном.

— Ступайте, господин офицер. Тут, позвольте сказать, не вашего ума дело.

Я возмущенно дернул плечом, но в голове у меня звучало:

— Это ты ловко подметил. Вряд ли нашего бегучего голландца ангелы вознесли.

— Лис, ты почти угадал. Ван Хеллен умер неделю назад.

— А, так это кладбищенская охрана возвращает его к месту прописки?

— И похоронен он в Берне.

— Ну да, неделю гнались… Постой, как в Берне?

— Обычно. При помощи кирки и лопат.

— Для мертвеца чрезвычайно активный образ жизни! Вот что с людьми привязанность к пиву и сосискам делает.

— Лис, ты вообще где?

— Где, где? В Уганде! Я понял, что мне пора отправиться на свалку.

— И?

— Отправился туда и, как говорится, немало при том преуспел.

— Это какая-то твоя новая афера?

— Попрошу без голословных инсинуаций и клеветнических поползновений! Сначала оденьте слова в броню фактов, а уж потом бросайте их на ветер.

Я вздохнул. Моего напарника почему-то развлекала кровавая, извините за каламбур, головоломка. Между тем будочник отставил громоздкую алебарду и начал бродить из помещения в помещение, то заглядывая в ящики комода, то примериваясь, не спрятался ли маэстро ван Хеллен под кроватью.

— А шум какой-то был? — Он поглядел на шорника.

Тот лишь в недоумении развел руками:

— Да разве за моим стуком-грюком услышишь?

— И то верно. Ну, стало быть, вот, — глубокомысленно изрек слуга закона.

Я вновь принялся осматривать кровавые лужи, пытаясь сообразить, что здесь произошло. Шпаги, обычной для людей благородного звания, видно не было. Возможно, здесь развернулась настоящая схватка и это кровь не одного, а нескольких человек?

Стоп, что-то не вяжется… Как-то все слишком художественно… По-хорошему, кровь следовало бы послать на экспертизу, но время криминалистики еще не наступило. Я восстановил в памяти кровавые пятна на ступенях, зацепившуюся за гвоздь нитку… Если можно предположить, что в комнатах раненый или раненые передвигались сами, то, начиная с крыльца, тело уже тащили. Но кровь не смазана — ровные капли. Значит, никакого трупа в мешке не было. Кто-то — вероятно, сам художник — пытается водить нас за нос. Но зачем? Никаких доказательств его вины нет. Даже если бы замеченные Сергеем рисунки были в наших руках, вряд ли удалось бы что-то доказать.