Зарубежный криминальный роман - [2]

В ведьмин котел его чувств капает чей-то голос, замешанный на слизи и моторном масле, назойливый и фальшиво-мягкий:

— Смилуйтесь, мистер Уиллинг, дайте бедняге прикурить. Воскресенье без сигареты — как танец Меньшиковой без секс-грампластинки «Шмидта и Хантера».

На этот раз Эдгар видит человека на микропорках на кратчайшем расстоянии перед собой. Его взгляд скользит по бледным одутловатым щекам и застревает на паре водянистых выпуклых глаз. Что за человек этот тип с толстыми щеками и глазами навыкате? Деградировавший академик, уволенный чиновник, обанкротившийся бизнесмен? В любом случае он из тех, кто привык предъявлять претензии и, перемолотый жерновами пресловутого двадцатого века, сброшенный в навозную яму, бьется теперь, чтобы с помощью Бертона добыть себе денег и встать на ноги.

Из района Бергена долетает мягкий ветерок. В горах теперь красиво. Там цветут миндальные деревья, благоухает первая сирень, в вишневых садах ветки облепляет ослепительно-чистая белизна. На телевизионных антеннах весело щебечут скворцы. А здесь, в самом центре города, в тени оклеенной плакатами стойки, начинается сражение. «Шмидт и Хантер» переводят в наступление свою армию для подавления безумно-отважного смельчака, решившегося выступить наперекор воле сильных мира сего.

«Дальше! — думаю Эдгар. — Вот и я стою теперь за кулисами отвратительного театра». Он прижимает к боку портфель и отворачивается. У кожи успокаивающе-терпкий запах. Прохожие щурятся на солнце и вытирают лбы. По какой причине, по какому праву они потеют? Для них кругом мир. Что они понимают в войне, которая, невидимая, бушует у них перед глазами? Если б они все знали и понимали, Эдгар смог бы первому встречному сунуть в руки портфель с бомбой, и тот, наверное, взял бы его и передал дальше, как эстафетную палочку. Но поскольку люди совершенно не в курсе дел, и им невозможно объяснить все на месте, Эдгару не остается ничего иного, кроме как предпринять попытку прорыва. Если ему удастся прорваться к Шульцу-Дерге, это уже будет половина победы, если не вся.

Твердо решив все поставить на карту, он оставляет толстощекого возле стойки и медленно пересекает улицу. Справа приближается широкий черный «мерседес». Автомобиль проезжает мимо него совсем близко, так близко, что Эдгар невольно съеживается. «Вот видишь, — хочет сказать ему Бертон, — ты на волосок от смерти и, если не сдашься, дело может кончиться для тебя трагедией. Малейший неосторожный поворот руля — и тебе крышка. Обычное дорожное происшествие, одно из десятков за сегодняшний день».

За «мерседесом» Бертона сигналит свободное такси. Водитель, кажется, дремлет. Это из-за яркого солнца, от него болят глаза, но все же оно не может помешать водителю, отцу четырех детей, заметить взмах руки.

Никогда в своей жизни Эдгар так проворно не залезал в автомобиль. После удара дверцы шофер хмурит лоб — он боится за стекло.

— Куда?

— Поверните.

Сиденье обжигает тело — обивка нагрелась солнцем.

На часах без десяти десять. Тихо поет мотор.

— Теперь направо.

— В этот переулок?

— Да, но скорее! Потом налево, потом прямо.

Они мчатся по улице, узкой и почти безлюдной. Бертон в «мерседесе», наверное, застрял на месте. Эдгар смотрит назад. Человека на микропорках нигде не видно.

— Быстрее, пожалуйста! Вы не можете увеличить скорость?

«Американец, — думает водитель. — Это заметно по акценту».

Он жмет сильнее на педаль акселератора.

— Теперь налево… направо… снова налево. Стоп!

Взгляд через стекло. Пустынное место. Несколько человек. Сегодня Пасха.

— Хорошо. Поедем дальше. Нахтигаленвег, дом — три.

«В моей профессии случаются прелюбопытные истории, — думает человек за рулем. — Наверняка, к янки кто-то приклеился, а я мотаюсь с ним, да еще и должен радоваться, если он не впутает меня в свои дела».

Дома расступаются. Такси обгоняют несколько машин. Мотор поет пронзительный гимн. Водителю все равно кого везти. Главное, чтобы пассажир был с толстым бумажником и умел себя прилично вести.

— Подъезжаем, — говорит шофер и думает: «Полиции нечего совать нос в чужие дела. Если кто-то ко мне пристанет, я сумею доставить ему неприятности».

Нахтигаленвег, 3. Квартира Шульца-Дерге.

— Ровно десять часов. Как это мы успели? — Эдгар сует водителю в руку купюру, тот снимает кепку: на вечер хватит.

На углу дома стоит скамья. На ней сидит человек. Он читает газету. Неужели он не нашел ничего лучшего в воскресное пасхальное утро, чем сидеть на скамейке и читать? Из-за кузова грузовика выползают две тени.

«В сущности, я ожидал увидеть более современный дом, — заключает Эдгар, подходя к садовой дорожке, — во всяком случае, более оригинальный; никогда бы не подумал, что Шульц-Дерге любит солидность».

Но какое ему дело, где живет Шульц-Дерге — в современной вилле или нет? Куда важнее сейчас тот факт, что из двоих, вышедших из-за грузовика, один — Бертон.

— Хэлло, Уиллинг, — говорит Бертон. — Не найдется ли у тебя минутка для меня? Так сказать, по старой дружбе.

Рядом с Бертоном топчется на мягких подошвах толстощекий тип с водянистыми глазами. Позади грузовика поставлен шестиместный «мерседес». Вот такие дела.