Зарубежный детектив - [131]

На столе, покрытом клеенкой в желто-голубую клетку в тон занавескам на окнах, возвышалась огромная ваза, наполненная персиками. На полках — деревенская посуда, ляповато раскрашенные тарелки, выстроившиеся как на парад.

— Розового домашнего винца?

— Нет-нет, — сказал комиссар. — На службе не употребляю!

Эта фраза произвела впечатление на управляющего — он умолк и сосредоточился.

Лебрель откашлялся.

— Сперва расскажите, пожалуйста, о вашей работе в Алжире, в имении, говорят, огромном, принадлежавшем семейству Делакур. Что производили? В основном вино, наверное?

— Вино, точно. Целыми цистернами на пароходах отправляли в метрополию. То были времена изобилия, их не вернуть, но, это уже к делу не относится. Занимался я, знаете ли, примерно тем же, что и здесь, но масштабы… Только вот рабочая сила там обходилась в три раза дешевле. Здесь же… Две большие разницы, как говорится!

— Проблем с вашим хозяином, господином Делакуром, у вас не возникало?

— Никаких проблем, нет, не возникало. В тех местах, знаете ли, он был вроде властелина. На всех свысока смотрел. Впрочем, это не его вина. Так воспитали. Но как хозяин — хороший, во всяком случае для меня. У меня был свой дом, похожий на этот, но только гораздо больше. Вот потому-то однажды летом мне и пришла в голову мысль пригласить своего племянника Жюльена. Это был славный мальчик — открытый и не лентяй. Ему едва стукнуло четырнадцать или пятнадцать, уже не помню. То все по улицам шатался и вдруг угодил прямо в рай! Как же он был рад, как был рад! Сам додумался работать на уборке. Не поверите, наполнял корзины наравне со взрослыми. Господин его очень любил, даже деньги то и дело ему совал — никогда малыш таким богачом не был!

— У Делакура была племянница примерно в возрасте вашего племянника?

— Племянница, да, мадемуазель Анжелина. Жила она не в самом имении, а в домике со своей матерью, в другом конце парка, довольно далеко от главного здания. Знаете ли, в Алжире мы пространства не мерили.

— Вы можете обрисовать эту девушку?

В ту же секунду Лебрель уловил, как собеседник насторожился и напрягся:

— Знаете ли, я ее не очень-то разглядывал. Да и приезжала она только на каникулы, а в остальное время жила в столице, в Алжире, там и училась.

— Ваш племянник знал ее?

— Еще бы. Они даже дружбу водили. А жена моя звала их голубками.

— Несмотря на такую разницу в положении?

— Сразу видно, что вы не жили в Алжире! Это верно, что Делакуры богачи, а мы — бедняки. Но Жюльен был единственный маленький француз во всем имении, не считая, конечно, сына хозяина. И маленькой барышне пришлось бы одной находиться среди арабчат, не появись Жюльен. Ясное дело, потому они с Жюльеном и поладили. То бишь поначалу. Потом же, когда Жюльен стал ходить с нами на уборочные работы, Анжелина немного оказалась брошенной. Примерно в это самое время из Франции прибыла девочка, ее ровесница, Клара. Нам сказали, что это дочка подруги мадам. Личиком удалась, а шустростью и хитростью — сущий мальчишка, эта Клара. Но она недолго пробыла. Скучала, и родители ее затребовали. Анжелина немного ревновала, потому как Жюльен с Кларой тоже хорошо ладил. Должен сказать, что здоровьем племянница хозяина не вышла, в Алжире ее лечили по нервной части. Заметьте, мне неведомо, было ли депрессией то, что по тем временам именовали неврастенией. Дело в том… Короче, Клара быстро отбыла назад во Францию. Сама мадам Делакур ее отвезла.

— Когда именно?

— Не могу сказать точно. Я отлучался несколько раз — ездил по району собирать рабочую силу, эпидемия дизентерии валила наших рабочих. Прибываю с новой партией и узнаю о несчастье — Анжелина погибла! Лакдар, слуга господина Делакура, обнаружил ее тело в овраге, уже наполовину обглоданное шакалами. Можно сказать, что смерть Анжелины означала для всех нас начало конца. Вскоре и повсюду началась смута. Поначалу волнения нас обходили. Но потом наступила пора великих страхов для всех белых, как вам известно. Нападения, засады против французских войск. Мы репатриировались одними из первых. Помню еще, как грузили гробы с останками Анжелины, ее деда и бабки, чтобы захоронить во Франции, где господин Делакур приобрел новое владение.

— То самое, которое у него теперь в Йере?

— Именно.

— Почему вы не остались служить у него?

— Потому что в новом поместье он сохранил прежний персонал. Не хотел рисковать, увольняя их: пришельцев из Алжира, черноногих, и так не шибко здесь жаловали в то время. Представляете, сколько бы шуму это наделало! А потом, признаться, мне было боязно иметь дело с шестьюдесятью французскими рабочими в имении площадью больше ста гектаров. Я предпочел поискать работу в хозяйстве поменьше, где и ответственность не такая. Впрочем, хозяин это правильно понял. Выправил мне хорошие документы. Благодаря его связям мне и пособие по репатриации назначили без заминки, и по максимуму.

— А что сталось с Жюльеном Комбрэ?

— Ему тоже пришлось пройти все это. Их с матерью репатриировали через несколько месяцев после нас. Мы попытались жить вместе, но это оказалось невозможным: моя жена и моя сестра никогда не могли выносить друг друга. Жюльен стал немного странным, должно быть, из-за смерти Анжелины. Говорливый прежде, он часами сидел молча. Куда-то пропала вся его живость. А как он мне отвечал, надо было посмотреть! Что ж, за те несколько недель, что он провел у нас, они так и не нашли общего языка с моей женой, которая, прямо скажем, сердца своего в него не вкладывала. Поди разбери этих баб: ревновала, что ли, меня к мальчишке?!