Зарубежная повесть - [47]

27

Мужчину обвязали под мышками веревкой и, как мешок, снова опустили в яму. Никто не проронил ни слова. Казалось, они присутствуют при его погребении. Яма глубокая, темная. Лунный свет затянул дюны тонким блестящим шелком; узоры, прочерченные ветром, даже следы от ног превратил он в переливающееся, застывшее складками стекло. И только яма, не желая влиться в этот пейзаж, оставалась погруженной во мрак. Но все это не трогало его. Когда он поднял голову и посмотрел на луну, то сразу почувствовал тошноту и головокружение — так смертельно он устал.

В этой кромешной тьме женщина вырисовывалась еще более темным пятном. Поддерживаемый ею, он едва доплелся до постели, но саму женщину почему-то не видел. И не только ее — все вокруг расплывалось, точно в тумане. Даже повалившись на матрас, он все еще бежал по песку… Во сне он тоже продолжал бежать. Спал беспокойно. Отчетливо помнил шум спускавшихся и поднимавшихся корзин, далекий лай собак. Знал, что женщина возвращалась среди ночи, чтобы поесть, и зажигала лампу, стоявшую около его постели. Но окончательно проснулся, только когда встал попить воды. Пойти помочь женщине сил у него не было.

Он зажег лампу и закурил, рассеянно оглядываясь по сторонам. Толстенький, но проворный паучок забегал вокруг лампы. Будь это бабочка — он бы не удивился, но чтобы свет привлекал паука — странно. Он хотел уже было прижечь его сигаретой, но передумал. Паук с точностью секундной стрелки кружил вокруг лампы на расстоянии пятнадцати — двадцати сантиметров. Может быть, не только свет привлекал его? Нет, он ждал и дождался, когда на огонь прилетела ночная бабочка. Несколько раз ударилась о стекло лампы, и тень ее крупно отпечаталась на потолке, потом она упала на металлическую подставку и больше не двигалась. Какая-то странная бабочка — противная очень. Он прижал к ней сигарету. Нервные центры были парализованы, и он подбросил еще корчившееся насекомое на ту дорожку, где бегал паук. Разыгралась драма, которую он предвидел. В мгновение паук подскочил и вцепился в еще живую бабочку. Потом он снова стал кружить вокруг лампы, таща свою жертву, теперь уже неподвижную. Так он, наверно, наслаждался, предвкушая, как сожрет сочную бабочку.

Он и не знал, что есть такие пауки. Как умно использовать вместо паутины лампу. Если сплетешь паутину, останется только ждать, чтобы кто-нибудь попал в нее, а с помощью лампы жертву можно самому завлечь. Нужен только подходящий источник света. В природе, к сожалению, их нет. Луна или лесные пожары вряд ли подойдут. Не исключено, что этот паук представляет собой какой-то новый вид, выработавший свои инстинкты, эволюционируя вслед за человеком?.. Объяснение, пожалуй, неплохое… Но как тогда объяснить, что свет привлекает мотыльков?.. Бабочка не то что паук, едва ли свет лампы способствует сохранению вида. Однако явление это возникло опять-таки после того, как появился искусственный свет. Доказательством может служить хотя бы то, что бабочки не собрались в стаи и не улетели к Луне.

Было бы еще понятно, если бы подобным инстинктом обладал какой-то один вид насекомых. Но ведь это общее для всех мотыльков, которых насчитывается десять тысяч видов. Значит, это какой-то определенный, неизменный закон. Слепое, бешеное трепетание крыльев, вызываемое искусственным светом. Таинственная связь между светом, пауками и бабочками… Если закон может проявляться так неразумно, то во что же тогда верить?

Мужчина закрыл глаза… Поплыли мутные блики…

Когда он протягивал руку, чтобы схватить их, они начинали метаться и исчезать… Точно тени шпанских мушек на песке…

Он проснулся от рыданий.

— Что плачешь?

Женщина, стараясь скрыть замешательство, поспешно поднялась.

— Простите… Хотела приготовить вам чаю…

Ее сдавленный голос, пропитанный слезами, озадачил мужчину. Когда она наклонилась и стала разжигать печурку, спина ее как-то странно подрагивала, и он долго не мог понять, в чем дело. Соображал он с трудом, будто вяло перелистывал страницы покрытой плесенью книги. Но хорошо еще, что мог переворачивать страницы. Неожиданно ему стало нестерпимо жаль себя.

— Не вышло…

— Да…

— И так глупо все провалилось.

— Но ведь никому не удавалось… ни разу еще.

Она говорила сквозь слезы, но в ее голосе звучали нотки уверенности, точно она оправдывала и объясняла его провал. Что ни говори — трогательное сочувствие. Было бы чересчур несправедливо не отозваться на него.

— Жаль все-таки… Я уж решил, если удастся убежать, сразу же куплю и пришлю тебе приемник…

— Приемник?

— Ты же давно о нем мечтала.

— Да ничего, не нужно… — Женщина говорила робко, точно извиняясь. — Если я как следует поработаю, смогу и здесь купить. Если в рассрочку, то на первый взнос денег хватит, наверно.

— Да, конечно, если в рассрочку…

— Когда вода согреется, помоемся?

Внезапно в нем поднялась тоска, серая, как рассвет… Нужно зализывать раны друг друга. Но если бесконечно зализывать незаживающие раны, то от языка ничего не останется.

— Ну ладно, не нужно утешать… Жизнь не такая штука, чтобы прожить ее на утешении… Там своя жизнь, здесь — своя, и всегда кажется, что чужая жизнь слаще… Самое противное — думать: что, если жизнь вот так и будет идти?.. Что это за жизнь? Этого ведь никто не знает… Эх, лучше быть по горло заваленным работой и не думать обо всем этом…