Зарубежная политическая лингвистика - [92]
Схема поведения – совокупность отношений к обществу, которые человек подсознательно приобретает. Как таковые ценности, точки зрения, являющиеся составной частью схемы поведения, обычно не подвергаются сознательному осмыслению. Разумеется, любая схема поведения неизбежно усваивается в контексте определенного социального окружения или сферы деятельности. В этом плане схема поведения человека отражает социальные условия, при которых она создается. Еще более дискуссионной является идея П. Бурдье о том, что человек всю жизнь будет стремиться продолжить следы ранее возникших схем поведения, оказывая воздействие на основные формы возможных последующих социальных траекторий.
Это безупречно подводит нас к мысли о капитале. П. Бурдье указывает на то, что существуют различные формы капитала: экономический (т. е. материальные богатства), символический (престиж или честь) и культурный (особое мастерство, знания). Своего рода двигателем большинства видов социальной активности является желание деятелей аккумулировать различные формы капитала в зависимости от сфер, в которых они вступают в конкуренцию. Например, в сферах литературы или живописи художники (деятели) могут ставить цель преобразовать умение рисовать (культурный капитал) в известность (символический капитал) и в конечном счете – в деньги (экономический капитал). Социальная жизнь понимается как совокупность многочисленных пересекающихся и иерархически упорядоченных сфер, поскольку отдельная сфера деятельности редко существует изолированно или является абсолютно независимой. В этом смысле живопись подвержена влиянию других сфер, таких как образование, бизнес или политика [Thompson 1991: 16]. Однако чем более независимой является сфера, тем большей способностью к установлению собственной логики регулирования она обладает, определяя, кроме всего прочего, релевантные виды капитала, обратимость различных его форм, а также цели, на которые должны быть ориентированы деятели. И наоборот, чем выше степень ее зависимости, тем с большим сопротивлением может протекать реорганизация, либо она объединит позиции с доминантной или более влиятельной сферой. Это приводит П. Бурдье к предположению о том, что политика представляет самую влиятельную сферу («сфера власти») в любом обществе, так как она является «источником иерархически выстроенных отношений власти, которые структурируют все другие сферы» [Jenkins 1992: 86].
В рамках дискурса выбор говорящими языковых средств можно рассматривать как показатель лингвистической схемы поведения, то есть предрасположенность к использованию специфических высказываний, особенно если их употребление связано с воплощением общепринятых культурных сценариев [Goddard 1997; Wierzbicka 1994, 1998] или моделей [Quinn 1991]. Поскольку окружение, в которое попадает языковая единица в той или иной сфере, находится в большой зависимости от имеющегося у продуцента типа капитала [Bourdieu 1977 a, 1991], говорящий часто регулирует свою языковую деятельность соответствующим образом. Последнее замечание представляет особый интерес в контексте жизни Сингапура, где правительство традиционно оказывает сильнейшее влияние на многие аспекты его существования. В последнее время Сингапур на самом деле характеризуют как «государство-няньку» («nanny state») [Mauzy, Milne 2002: 35]. Ли Куан Йю (Lee Kuan Yew), первый премьер-министр
Сингапура, сказал следующее: Мы бы не были там, где находимся сейчас, не осуществили бы экономический прогресс, если бы не вмешивались в личные дела каждого – кто твой сосед, как ты живешь, какие звуки издаешь, как плюешь и где плюешь, на каком языке говоришь… Коренные социальные и культурные изменения привели нас к этому.
Эти слова наводят на мысль о том, что один и тот же речевой оборот, вложенный в уста политика и не политика[8], будет проявлять любопытные отличия, поскольку политические лидеры находятся в более приоритетной позиции, имея возможность «вмешиваться», чтобы достигнуть желаемых «социальных и культурных изменений».
Таким образом, в настоящей статье внимание сфокусировано на ряде метафорических высказываний, которые заставляют размышлять о схеме поведения сингапурцев, а также выявить интересные отличия в зависимости от «политического» или «неполитического» характера использования речевых оборотов, с учетом того, что политический деятель обладает сравнительно большим символическим капиталом. В них обозрима проявленная тенденция рассматривать американские общественные институты и людей как источники метафорического переноса (то есть референтные модели) таким образом, что, вслед за ними, метафорические мишени[9] (то есть местные аналоги) приобретают как культурный, так и символический капитал. Следовательно, выход за пределы Сингапура и обращение к видным общественным институтам и деятелям Запада для собственного обоснования формирует серьезную экзонормативную схему поведения.
2. Экзонормативные метафоры в дискурсе Сингапура.
Примеры метафорических высказываний в (1), приведенные ниже[10]
