Зарубежная литература XX века - [142]

Постепенно размеренное течение жизни и налаженное хозяйство острова стали угнетать героя. Он все чаще останавливал клепсидру, чтобы оказаться вне времени, и задумывался о нелепости своих деяний. Турнье строит роман так, что параллельно прозрению самого Робинзона чрезмерность и даже абсурдность некоторых его шагов по обустройству острова становится очевидна и читателю. Герой почти маниакально копил и откладывал урожай пшеницы, позволяя себе насладиться лишь небольшой его частью; жил в пещере, а в дом входил лишь в отведенные для этого часы и охранял его, как святыню; возводил сложные военные укрепления вокруг своей Резиденции; выкладывал камнями цитаты из Библии для пущего самосовершенствования; создал Уголовный кодекс, как если бы ему было кого наказывать. Незаметно для Робинзона его жизнь на острове приближалась к новому рубежу, связанному с появлением Пятницы.

Юноше-арауканцу, случайно спасенному Робинзоном, суждено было полностью изменить его жизнь. Сначала взаимоотношения Пятницы и Робинзона строились аналогично тем, о которых рассказал Даниэль Дефо. Робинзон Турнье воспринял дикаря как представителя низшей расы, определил его в разряд слуги и принялся воспитывать и образовывать. По видимости Пятница покорно и благодарно сносил все, что исходило от его хозяина, но на самом деле жил своей, неведомой и совершенно непонятной Робинзону жизнью. В ней все было просто и как-то по-детски. Пятница с удовольствием бегал, сбросив одежду, ловил птиц, забирался на деревья, ходил на руках, а когда Робинзона не было рядом, действовал исключительно по велению своих желаний. Так, однажды он нарядил кактусы в дорогие одежды и ткани, спасенные с корабля, высадил деревья корнями вверх, осушил рисовое поле. С точки зрения Робинзона, Пятница все делал наоборот, наперекор рациональной логике. Но самое удивительное заключалось в том, что природа Сперанцы принимала его именно таким и словно бы помогала во всех затеях. В романе Турнье Пятница бессознательно разрушает разумный и окультуренный мир, созданный Робинзоном. Он представляет иную цивилизацию, со своими законами и представлениями. Эта цивилизация побеждает в столкновении с цивилизацией европейской и в кульминационном эпизоде романа, связанном с взрывом пороховых бочек, наносит по ней сокрушительный удар. В романе Дефо герой делает все, чтобы исключить опасность взрыва запасов пороха; у Турнье происходит взрыв в прямом и метафорическом смысле.

Этот страшный катаклизм, уничтоживший все, созданное руками Робинзона, стал для обитателей острова «прелюдией к новой эре». Он снова поставил Робинзона, но теперь уже лишенного подпорок европейской цивилизации, лицом к лицу с островом, невзначай освободил его «от земных корней», чтобы «увлечь... к иному укладу». О новой жизни говорило Робинзону все, даже съеденный вечером дикий ананас, такой же, как в первую ночь после кораблекрушения. Проводником в эту жизнь стал для Робинзона Пятница. Только теперь он подружился с юношей, открыл в нем необычайное свободолюбие и самостоятельность, «наблюдал за своим компаньоном, поглощенный его действиями, жестами, своей реакцией на них и той потрясающей метаморфозой, какую претерпевал в результате». Робинзон стал невольно учиться у Пятницы и под его влиянием сбрил бороду, отрастил рыжую шевелюру, закалил тело, научился ходить на руках и карабкаться по скалам, преодолел боязнь высоты, одним словом, помолодел телом и душой.

Символический смысл в истории изменения взаимоотношений между Робинзоном и Пятницей несет в себе эпизод столкновения арауканца с козлом Андоаром. В смертельной схватке с огромным и своенравным животным Пятница, раненый и измученный, все-таки одержал победу, а затем исполнил свое загадочное обещание: заставить Андоара летать и петь. Он смастерил из шкуры козла воздушного змея и поднял его в небо, а из головы – эолову арфу, «инструмент стихий, заставляющий петь все ветры разом». Турнье проводит отчетливую параллель между Робинзоном и Андоаром, определяя ее словами самого героя: «Андоар – это был я. Старый самец, одинокий и гордый, со своей бородою патриарха и шерстью, воняющей блудом; горный фавн, упрямо впечатавший в камень все свои четыре тонких и крепких ноги, – это был я. Пятница проникся к нему необъяснимой симпатией, и между ними завязалась жестокая игра... Но каким только испытаниям не подверг он голову старого козла, дабы превратить ее в инструмент ветра!»

Если раньше Робинзон ощущал себя частью позитивного рационального мира, был привязан ко всему плотскому и материальному, то теперь он жаждал научиться улыбаться так же, как Пятница, освободиться от тяжести своего тела. Поразительная легкость юноши притягивала Робинзона не случайно. В дневнике он дал этому объяснение:

Но если мой ветреный товарищ, приверженный Эолу товарищ так влечет меня к себе, то не для того ли, чтобы обратиться к тебе?! Солнце, довольно ли ты мною? Взгляни на меня! Согласуется ли мое преображение с твоей блистательной сутью?.. Я – твой свидетель, стоящий на этой земле, как меч, закаленный в твоем обжигающем огне.