Зарубежная литература XX века - [129]

Резкость этих положений показывает, что творчество новороманистов воспринималось как явление авангардное и расценивалось как покушение не только на классическую романную форму, но и привычные гуманистические ценности. Роб-Грийе предлагает изменить каждую из пяти фраз на прямо противоположную и дает к ним развернутые пояснения. Попытаемся проанализировать роман «В лабиринте» в свете этого комментария.

Книга открывается, казалось бы, вполне реалистическим описанием того, что происходит вне стен дома, на улице: человек идет под дождем, глядя на мокрый асфальт. Но уже в пределах первого абзаца эта картинка размывается и теряет связь с реалистической историей, которую можно было бы рассказать, отталкиваясь от образов человека и дождя. Вместо нее Роб-Грийе через точку с запятой множит описания происходящего за стеной: «...за стеною – стужа, в черных оголенных ветвях свищет ветер; ветер свищет в листве, колышет тяжелые ветви, колышет и колышет, отбрасывая тени на белую известку стен... За стеною – солнце, нет ни тенистого дерева, ни куста, люди шагают, палимые солнцем, заслонив ладонью глаза и все же глядя прямо перед собой, – глядя на пыльный асфальт, – несколько метров пыльного асфальта, на котором ветер чертит параллели, развилины, спирали».

В реальности подобное не может происходить одномоментно, но лишь на протяжении календарного года. Однако настоящее время повествования и намеренное опущение временных ориентиров указывают на то, что все это происходит сразу, а последовательность изображаемого не имеет значения. Так, с первой страницы романа писатель переносит читателя в другую реальность, где действуют законы иного времени: не линейного или, говоря словами самого Роб-Грийе, «отмеряемого часами», а «человеческого», организующего жизнь сознания.

Вот почему уже во втором абзаце без всякого логического перехода возникает другое описание – комнаты и предметов, ее наполняющих. Связь между этими фрагментами чисто ассоциативная: пыльный асфальт, возможно, вызывает в памяти «легкую пыль, замутившую сиянье горизонтальных поверхностей» комнаты. Роб-Грийе неторопливо и тщательно описывает вещи, не упуская ни малейшей детали и словно стремясь в слове исчерпать предмет до конца. Его взгляд подобен кинокамере, сразу схватывающей все. Не случайно повествовательную манеру писателя называют «школой взгляда» или «техникой объектива».

По степени дотошности описания Роб-Грийе можно было бы сравнить с Бальзаком, в романах которого, как известно, окружающие героя вещи играют немаловажную роль. Но при таком сопоставлении сразу обнаруживается принципиальная разница между функцией описания в произведениях двух писателей. Бальзак строит свои романы с позиции всеведущего автора, претендующего на объективность воссозданной им картины и раскрытие глубинного смысла происходящего. Его предметы обязательно несут на себе отпечаток владельцев, отражают человеческую психологию и являются, по словам Роб-Грийе, «обрамлением, смысл которого... одинаков со смыслом картины, помещенной в него». Бальзаковские описания убеждали читателя в реальности мира, который они копировали, в его устойчивости, солидности и надежности, наконец, в незыблемости ценностей, лежащих в его основе.

У Роб-Грийе описания не несут в себе никакого иного смысла, кроме передачи наличной действительности; мир для него «не является ни значимым, ни абсурдным, он просто есть». Эту мысль он подчеркивает и в обращении к читателю, которое предваряет роман «В лабиринте»: «Автор приглашает читателя увидеть лишь те предметы, поступки, слова, события, о которых он сообщает, не пытаясь придать им ни больше, ни меньше того значения, какое они имеют применительно к его собственной жизни или его собственной смерти».

Описания вещей в романе не сопровождаются психологическим комментарием. Автор может, например, предположить, что круглый след на столе оставлен пепельницей или что в таком-то месте комнаты стояло кресло. Но его пояснения касаются вещей как таковых и не выходят за рамки предметного мира. Более того, описания постоянно разрастаются, дробятся, повторяются. В романе несколько раз возникает описание мушиной тени (или нити накаливания в электрической лампочке?), предмета крестообразной формы, напоминающего кинжал, чугунной опоры уличного фонаря, следа от ботинок на снегу и т.д. Каждый раз автор привносит в них новые детали, расширяет и углубляет, но иногда противоречит сам себе, путается. Такая техника рождает эффект, прямо противоположный ощущению от мира вещей в романах Бальзака. У читателя не остается никакого представления об объективной действительности, он не может воссоздать целостную и законченную картину. Правдоподобие описаний оборачивается иллюзией реальности, которая распадается на глазах.

Роб-Грийе считает, что в литературе XX века техника описаний неукоснительно эволюционировала и «новый роман» лишь продолжает непрерывное развитие жанра, обусловленное изменившимся обликом мира, в котором «рушится все – старые конструкции и старые догмы». По этой причине писатель не может более претендовать на статус всеведущего автора; он способен передать только свое субъективное видение мира. В статье «Новый роман...» он пишет: «В моих романах... любая вещь не просто описывается человеком, но этот человек менее нейтрален, менее беспристрастен, чем кто бы то ни было: напротив, он