Зарой меня глубже. Такая богатая, такая красивая и такая мертвая. Представление окончено - [9]

Нолан мотнул головой:

— Кажется, деньги есть у любого, кроме копов.

— Кроме честных копов, — поправил я.

Поиски Боба Камбро пока не увенчались успехом. Метрдотель в «Копа» сказал, что он здесь был, но ушел. Мы заглянули в задрипанные забегаловки на Шестой авеню, в «Грик» и в «О’Мелли», в пару тихих бистро у реки, куда он обычно забивался во время серьезных запоев, но его не обнаружили. Тогда мы забрались в дежурную машину и направились к Виледж.

Удача улыбнулась нам в первой же грязной подворотне.

Я обратился с вопросом к полногрудой смуглолицей женщине за прилавком у «Мамы Люсии» — это заведение в подвале старого здания, где подают выпивку и спагетти. Она печально кивнула и махнула рукой в сторону задней комнаты.

Крохотная каморка была отгорожена зелеными занавесками. Обстановку составляли четыре жестких стула и квадратный стол, покрытый скатертью в красную клетку. Вдоль стола, обнимая пустую бутылку «Наполеона», раскинулись две толстые ручищи, а на них покоилась большая рыжая голова Боба Камбро.

Выглядел он ужасно. Открытые красные глаза на опухшем багрово-синем лице были так же бессмысленны и пусты, как бутылка «Наполеона». На подбородке пробивалась двухдневная щетина. Он упился до состояния паралича, что, впрочем, не было для него в диковинку.

Я потряс его за плечо:

— Боб… Боб…

Я звал его, но не мог докричаться. Тогда я схватил его за волосы, запрокинул голову и отвесил пощечину.

Ни малейшей реакции. Он и бровью не повел.

Нолан сказал:

— Надо влить в него черный кофе.

Мы трудились над ним больше часа. Сначала черный кофе, потом прогулка по кварталу взад-вперед, волоча его под руки. Через какое-то время он начал постанывать, потом добрался до обочины и его вывернуло. Теперь он был просто слаб. Мы довели его обратно до «Мамы Люсии» и усадили в маленькой кабинке.

Он приветствовал меня с горестной усмешкой.

— Хай, Скотт, старина, — сказал он басом. — Что стряслось?

— Да порядочно, — угрюмо буркнул я. — Ты в порядке, Боб? Способен меня слушать? И думать логически?

Он не воспринял мольбы в моем голосе и уставился на стол.

— Где он? Кто высосал мой «Наполеон»?

— Никто. Ты сам.

— Один? — он был польщен. — Не разучился, значит. Давай закажем еще.

— Позже, — возразил я. — Сначала поговорим.

— Поговорим? — он с таким любопытством воззрился на лейтенанта, что, казалось, заметил его впервые.

— Познакомься с моим другом, — сказал я. — Джон Нолан.

Нолан важно принял неуклюжую пятерню Боба.

— Друг Скотта, — сказал тот, — друг Боба Камбро. Хочешь выпить? — он ударил по столу. — Давайте позовем официанта. Эй…

Занесенный кулак замер в воздухе, и теперь он с одурелым лицом и выпученными глазами пялился на меня.

— Мать моя женщина! — прошептал он. — Должно быть, я надрался. Мне начинает мерещиться. Тебя здесь нет, Скотт. Ты мираж. Ты во Флориде. Мне надо завязывать пить.

Я зловеще пробубнил:

— Это я, Боб. Я действительно здесь. Вернулся нынче вечером.

— Почему? Ты должен был там оставаться до…

— Знаю, — перебил я. — Но мне не понравилось.

Он тупо заморгал, брови сошлись вместе в диком усилии сосредоточиться. До него медленно доходило. Вдруг его черты неприятно перекосились, и он сел.

— Господи! Какой сегодня день?

— Четверг.

Стул отлетел назад и перевернулся, так резко он вскочил.

— Я… у меня свидание, — решительно заявил он. — Оставайся здесь, Скотт. Просто побудь здесь.

Я схватил его за руку.

— Не имеет смысла, Боб. Слишком поздно.

Он замер, не сводя с меня глаз и беззвучно шевеля губами.

— Ты… ты уже побывал дома.

Я кивнул.

— Она там была?

— Она там была, — тихо сказал я, — но теперь ушла.

Он поднял стул и медленно упал на него с крайне побитым видом. Потом положил красное лицо на руки и с шумом втянул воздух.

Бобу безумно везло: он унаследовал громадное состояние и каким-то образом умудрился не поддаться его влиянию, но все же я немного сожалел о былом Бобе. В школе он был большим, добродушным, мускулистым атлетом, но слишком много спиртного плюс слишком много женщин, плюс слишком много денег — и вот он превратился в мягкого, изнеженного гуляку Чарли, который сам роет себе могилу своей ненасытностью. Его вдруг затрясло, я с любопытством уставился на него. Когда он отнял руки, я увидел, что он покатывается со смеху. Задыхаясь, он спросил:

— Господи Боже! Ты что же, позабавился с ней, Скотти?

Нолан с живейшим интересом подался вперед.

— Да, — ответил я, — я с ней позабавился.

И вдруг без всякого перехода рассвирепел. Раскалился докрасна.

— Какого черта, Боб! Я дал тебе ключ от квартиры, чтобы ты там спал, а не превращал в дом свиданий с каждой шлюхой, которую подберешь на улице. Возможно, у меня раздутое самомнение, но это мой дом, а не дешевые курсы верховой езды.

Боб перестал улыбаться. Он был подавлен.

— Ты неправ, Скотт. Признаюсь, я хотел воспользоваться твоей квартирой, но не для того, что ты подумал. Дьявол, я даже не знаю, кто эта девушка. Я ее никогда не видел.

Я был поражен. Я сел и выпучился на него:

— Но у тебя с ней свидание.

— Ну, — согласился он, — можно называть это свиданием, но…

Взгляд его нерешительно переместился на Нолана.

— Можешь говорить, — подтолкнул его я. — Он свой.