Зарисовки - [11]

Камень-ножницы-бумага...

1

– Женьку забери из сада, – зачастила Верка. – Ты поел? В школе как?

– Норм, – буркнул Мишка, желая поскорее вернуться в джунгли.

– Пол помой, – Верка замолчала, подыскивая что-то еще, чем нагрузить. – Посуду тоже... Ладно. Буду поздно.

Мишка пробежался глазами по истории и сгреб учебники в сумку. Русский он на переменах напишет. По литре спрашивать точно не будут. Русичка его недолюбливала. Лепила жирные тройки за сочинения. Вызывала в школу Верку и, выламывая тонкие пальцы, пыталась навязать ему какую-то свою точку зрения. Верка злилась, отвешивала ему тяжелые оплеухи и бубнила про то, что он «читает, много читает». Мишка пожимал плечами и переписывал скудные и жидкие аннотации, данные в учебнике, переставляя слова и абзацы.

Оставался еще целый час на джунгли. Он прорубал мачете юную бамбуковую поросль, утирал со лба соленый пот и обходил пятнистого леопарда с подветренной стороны…

Женька разодрал на колене штаны. Мишка ухватил его посильнее за капюшон и потащил домой упирающегося, ревущего во все горло сопляка. Верка точно всыплет за дыру.

– Хватит орать, придурок, – рыкнул Мишка и тут же получил крепкий подзатыльник.

Втянул голову в плечи, он зло зыркнул на отчима.

– Живо домой.

Отчим подхватил моментом притихшего Женьку, и тот быстро засеменил рядом, не успевая за широким шагом мужчины. Мишка хмуро плелся следом, размышляя – влетит или пронесет. Пока отчим плескался в ванной, Мишка разоблачил брата и, сунув ему в руки карандаши, прошипел:

– Иди рисуй, пока не вломили.

Женька затихарился в углу комнаты, раскрашивая корявые солнышки и домики. Отчим загремел посудой на кухне. Мишка прокрался к двери, обулся и тихо потянул ее на себя, мысленно умоляя, чтобы та не скрипнула. Уже на пороге крикнул:

– Уроки сделал, пол помыл, я гулять.

Он кубарем скатился вниз, выскочил из подъезда и, только завернув за угол дома, притормозил и отдышался. Вечером при Верке отчим не будет придираться и распускать руки. Мишка, пиная камушек, отправился к Сане.

– ТетьКлав, Саня дома? – он неловко помялся на пороге.

Та, окинув его недовольным взглядом, заорала:

– Ты алгебру решил?

– Потом поиграю, – он тут же уселся на краю кровати, – у меня музыкалка через час. Пошли со мной?

– Да ну…. – протянул Мишка, откидываясь на подушку, – хули мне там делать?

– Потом к бабке свалим, она пирожки напекла.

Мишка пристроил учебник на пузе и закрыл глаза. Ему никуда не хотелось выбираться из этого мягкого разворошенного гнезда кровати. Санькина комната была маленькой, заставленная мебелью, но на стене висели потрепанные постеры с «Арией», на спинке стула громоздился ворох одежды, домотканый половик с обтрепанным краем кое-как прикрывал пол. Все эти мелочи делали комнату живой. Домашней. Санька в растянутой у горла футболке тоже был теплым и уютным.

– Иди сюда, – Мишка потянул друга за руку, и тут же горячие влажные поцелуи поползли по его шее.

– Пошли, – выдохнул Санька жарко на ухо. – Бабка потом в ЖЭК свалит, мы у нее на пару часиков зависнем.

– Ок, – кивнул Мишка, не открывая глаз.

Идти-то все равно некуда, а Саньку погонят на «музыку» стопроцентно. Сашка тут же мокро впился в губы. Мишка погладил худую шею, и в паху приятно потянуло.

– Как уезжаешь? Когда? – Мишка смотрел на растерянного Саньку, который теребил ремень школьной сумки, перекинутой через плечо.

– Сегодня, – тот по-щенячьи заглядывал в Мишкины глаза.

– Я тебе писать буду, – голос Саньки дрогнул. – Как только приедем, сразу…

Целоваться с Санькой стало нормой. Чуть слюнявые поцелуи не раздражали, а позже разбудили невнятное желание чего-то большего, что мягким, горячим узлом стягивало пах.

– Я хотел. Но… – Сашка теребил ремень сумки. – Но не смог…

– Пиздец, – Мишка скривил губы и сплюнул на пол, выражая все, что он думает про «не смог».

– Я документы забирать, – зачастил Санька, пытаясь задавить событиями разгоравшуюся Мишкину обиду. – Мы с мамкой сегодня уедем. Батя задержится, ему дорабатывать и вещи же собрать… – потерянно мялся Санька. – Миш, ну…

– Гну, – Мишка неловко сгреб Саньку и похлопал по спине.

– Пиши, чего уж… – Мишка еще не умел прощаться.

Асфальт плавился от жары, Мишка плавился под броней выпускного костюма. Его мутило от паленой водки, которую он глотнул из горла в мужском туалете, и от навязшего в ушах «тополиного пуха», и от сладкого парфюма одноклассниц. Верка жамкала в руках платок и старалась не плакать. Мишка приобнял ее за плечи и уткнулся носом в макушку.

– Не реви… мам, – выдавил он из себя скупую ласку.

– Так… – встрепенулась Верка, – не напивайся. Не маленький уже, – она прекрасно чуяла алкогольный душок дешевого бодяжного спирта, и указание было скорее данью привычке. – Тебе ехать вечером.

– Помню, – Мишка согласно кивнул и заулыбался.

Он бы с удовольствием отказался от этого ненужного выпускного, что выгреб значительную часть денег из семейного бюджета, и уехал сразу после экзаменов. Но Верка уперлась – все должно быть как у людей! Мишка развернул к себе мать и обнял.

– Напился, что ли, уже? – встрепенулась та, стараясь заглянуть в лицо выросшего сына.

Мишка согласно кивнул. Пусть думает, что напился. Как еще объяснить этот чуждый ему порыв? Он неловко переминался с ноги на ногу, понимая, что притихшей на его груди Верке это неуклюжее объятие сейчас важнее, чем ему.