Зарево - [2]

А позади бегут вприпрыжку Николка и Санька. Ура! Маленького крестить будут.

И появилась в церковной книге еще одна запись: "Принял таинство крещения раб Божий Константин. Родители его - священник сей Зосимо-Савватиевской церкви, села Красного, Яранского уезда, Вятской губернии

Николай Селивановский и его законная жена Елизавета Ивановна. Оба православного вероисповедания".

Отшумели рождественские праздники, оттрещали Крещенские морозы потекли деревенские будни. За нескончаемой чередой дел незаметно подрастал маленький Константин.

Так и катились дни. И все бы ничего, но беспокоило Елизавету Ивановну здоровье отца Николая. Часто простужался он и долго болел, и не раз случалось так, что не мог учинять подписи по местам по причине тяжелой болезни. Но молодой организм не сдавался, снова поднимался на ноги ее батюшка и снова спешил на божью службу свою.

Отморозила еще одна зимушка, отцвело лето красное, и, как гром среди ясного неба, постучала вдруг беда в окошко. В очередной раз заболел отец Николай, долго лежал в бреду на широкой лавке под образами, укрытый жарким овчинным тулупом. Ни на час не отходила от него уставшая матушка. Как-то вечером показалось ей, что болезнь начала сдаваться. Повеселел ее Николай, приободрился и даже шутить немного начал:

- Что, мать, устала, небось? Все со мной, все рядом. Помнишь, как в девках, бывало, подле меня сиживала?... А мне полегчало, вроде. Ты ступай, отдохни. Зачерпни только водички ковшик, во рту сохнет.

- Сейчас, сейчас, болезный мой, - захлопотала Елизавета.

Полными слез глазами посмотрела она на образа, осенила себя крестом и поспешила исполнять волю батюшки. "Слава тебе, Господи, - думала она. - Бог даст, выкарабкается. Столько дней в бреду пролежал, впервые глаза открыл, значит на поправку пошел".

Поставив рядом наполненный водой ковш, поправив на больном тулуп, сказала:

- Пойду прилягу. Устала маненько.

- Поди, поди, полегчало мне. Еще день-другой, и вставать пора, - чуть слышно прошептал Николай.

Забравшись на теплую печку, Елизавета закрыла глаза, и мигом забылась тревожным сном. Едва лишь забрезжил рассвет, сон растаял, как небывало. Женщина очнулась в холодном липком поту, - что-то ужасное привиделось ей. Испугавшись, что долго спала, быстро, но осторожно,чтобы не разбудить спящих сыновей, слезла с печи. Ей почему-то было страшно глядеть в сторону мужа, сердце странно щемило в груди. Елизавета осторожно скосила глаза: овчинный тулуп валялся возле лавки, а под образами лежало с пожелтевшим исстрадавшимся лицом, вытянувшись во весь рост и сложив на груди руки, бездыханное тело отца Николая.

- Гос-по-ди! - воем разорвалась безмолвная тишина избы.

- Гос-по-ди! - запричитала обезумевшая Елизавета. - За что ты караешь меня, Господи? Зачем покинул ты нас, кормилец наш родимый? На кого сиротинушек своих оставил? Как жить нам теперь, на чье плечо опереться?...

Разбуженные громкими причитаниями, на печи зашевелились дети.

Старшие смутно догадывались, что случилось непоправимое. Размазывая по щекам слезы, шмыгая носом, торопясь, слазили они с печи.

И только маленький Константин лежал, тараща глаза и подвывая в тон матери на всю избу, не понимая еще всей страшной трагедии, случившейся в семье. Где понять было двухлетнему мальчонке, что не придет больше его тятька, не поднимет сильными руками под потолок, не защекочет окладистой бородой бархатистые румяные щечки маленького сорванца...

Он смотрел с печи на тихо лежащего отца, на мать, трясущимися руками гладившую всклокоченные волосы покойного, и, громко плача, тянул к отцу свои худенькие ручонки:

- Тять-каа, тятень-каа, - звал он, - иди ко мне-е.

- Тише ты, - шипели на него Николка и Санька. - Нет больше тятьки, - и поняв сказанные ими слова, сами разразились громким плачем.

Октябрь 1871 года выдался довольно холодным и промозглым. По небу плыли низкие серые тучи, время от времени низвергая на раскисшую землю потоки ледяного дождя вперемежку со снегом. Порывы сильного ветра клонили к земле почерневшие голые стволы деревьев.

Накануне похорон погода присмирела. Перестал лить надоевший всем дождь, ветер разогнал рваные тучи, и, впервые за много-много дней, выглянуло скудное, почти зимнее, солнце. Выяснило. За ночь лужи затянулись тонким ледком, а утром пошел первый снег, укрывая землю белым саваном.

Гроб с телом покойного выставили в Зосимо-Савватиевской церкви, последнем обиталище отца Николая. Недолог был его путь. После окончания высшего отделения Яранского духовного училища и Вятской духовной семинарии, Преосвященнейшим Агафангелом, епископом Вятским и Слободским, был произведен он в сан священника на место в село Красное. В двадцать четыре года женился, взяв в жены молоденькую девятнадцатилетнюю Лизу, дочку священника. Через два года Лиза родила своего первенца Иоанна, но Богу было угодно забрать его. Потом родился Николай, вот он стоит, восьмилетний мальчишка, оглушенный горем. Потом был Агафангел, которого Господь тоже забрал к себе. Вслед за Агафангелом в страшных муках родился Санька. Он был таким слабеньким, и не надеялись уже, что малец выживет, но сын рос и радовал отца. Еще был Евлампушка, но и его схоронила Лиза совсем крохотным. А вот и самый последний, маленький Константин, стоит перед гробом, смотрит непонимающе и гладит своей теплой ручонкой холодные неласковые руки отца.