Зарево над Волгой - [20]

— Это наше русское виски.

Иден попросил налить ему бокал. Он сделал большой глоток и едва не задохнулся. Жидкость обожгла ему горло, он даже ощутил жар во всем теле, а когда отдышался, Сталин серьезно сказал:

— Такой напиток может пить только крепкий народ. Гитлер начинает это чувствовать.

Как-то в связи с очередной подготовкой обеих делегаций к встрече советский посол в Англии Майский находился в кабинете Молотова. Был здесь и Сталин. Он ходил по ковровой дорожке и давал указания. Воспользовавшись перерывом в работе, Майский подошел к нему и спросил:

— Можно ли считать, что основные линии стратегии в нашей войне и в войне 1812 года примерно одинаковы, по крайней мере, если брать события нашей войны за первые полгода? Мне, послу СССР в Англии, приходится порой дискутировать по этим вопросам с англичанами, и я хотел бы знать вашу оценку.

Сталин прошелся по кабинету, отмечал после войны Майский, а затем ответил:

— Не совсем. Отступление Кутузова было пассивным, до Бородина он нигде серьезного сопротивления Наполеону не оказывал. Наше отступление — это активная оборона, мы стараемся задержать врага на каждом возможном рубеже, нанести ему удар и путем таких многочисленных ударов измотать его. Общим между отступлениями было то, что они являлись не заранее запланированными, а вынужденными…

«Кажется, нашим отступлениям скоро придет конец, — подумал Сталин. — Лишь бы не дать врагу захватить Сталинград». Еще какое-то время он грустно курил трубку, но вернулся Молотов, и верховный ожил, глаза его заблестели.

— Ты уверен, что Черчилль примет мое приглашение? — спросил он.

Молотов, пожав плечами, сказал, что Черчилль не Рузвельт, он капризный и хитрый, может и не приехать, хотя ему это крайне невыгодно.

— У меня такое чувство, что он тебя, Иосиф, побаивается, как политика, — подчеркнул Вячеслав Михайлович.

В сущности, Сталин не мог возразить своему коллеге: наверное, тот прав, — однако он улыбнулся, скосив глаза на Молотова:

— Это плохо или хорошо, Вячеслав, когда тебя боится противник?

— Что же хорошего, если он носит камень за пазухой?..

«А я рад, когда меня кто-то боится», — усмехнулся в душе вождь.

— Нам сейчас как никогда тяжело, — глухо заговорил он. — Я остро переживал за Москву, когда немцы близко подошли к ней, не меньше волнуюсь и за Сталинград.

— Это потому, Иосиф, что город носит твое имя, — безапелляционно заявил Молотов.

— Нет, Вячеслав! — резко возразил Сталин. — Во мне до сих пор сидит Царицын, когда мы обороняли его от белогвардейских полчищ. Тогда я был гораздо моложе, во мне бурлила романтика, и я готов был сам ринуться в бой на белых. Что и говорить, Гражданская война многому меня научила. Но и эта война уже оставила в моей душе кровавую рану. Красная армия понесла в боях большие потери. А что поделаешь? Чтобы победить такого лютого врага, как Гитлер, нужно уметь воевать, чего нам не хватает. Прав Бальзак, утверждая, что, когда атакуешь небеса, надо брать на прицел самого Бога! — Сталин прошелся по кабинету, потом остановился перед Молотовым и вновь спросил: — Так приедет к нам Черчилль?

— Я не Бог, Иосиф, — усмехнулся Вячеслав Михайлович. — Есть надежда, но… — И он развел руками.

(Уинстон Черчилль прибыл в Москву 12 августа. Путь гостя пролегал через Тегеран, Кавказ, Куйбышев: под Сталинградом шли ожесточенные бои. В этот день Сталин принял Черчилля, их беседа продолжалась четыре часа. Черчилль сразу же заявил, что второй фронт в 1942 году открыт не будет: Англия и США готовят свою операцию «Факел» в Северной Франции. В ответ Сталин жестко произнес:

— Англо-американцы, видимо, просто боятся схватиться лицом к лицу с германской армией.

Черчилль стоял на своем: операция «Факел» поможет очистить от врага Средиземное море. Сталин не мог с ним согласиться. На другой день он вручил Черчиллю меморандум, в котором, в частности, указал, что «1942 год представляет наиболее благоприятные условия для создания второго фронта в Европе, так как почти все силы немецких войск, и притом лучшие силы, отвлечены на Восточный фронт, а в Европе оставлено незначительное количество сил, и притом худших сил». 14 августа Черчилль ответил Сталину своим меморандумом, в котором утверждал, что вторым фронтом в 1942 году является только операция «Факел». Представитель президента США на переговорах в Москве поддержал точку зрения Черчилля. Атмосфера на переговорах резко обострилась. Наступило утро 15 августа. Сталин вызвал к себе Молотова и спросил его, что делать дальше. Пользы не будет, если обострятся наши отношения с союзниками.

— Я бы этого не желал. — Сталин помолчал. — Послушай, Вячеслав, а не пригласить ли мне Черчилля в гости к себе домой?

— Хорошая идея, Иосиф, — поддержал его Молотов. — Накроем стол, угостим премьер-министра лучшими винами, да и побеседовать можно за столом о втором фронте, о конвоях…

И 15 августа вечером Сталин пригласил Черчилля к себе домой. Оба просидели почти всю ночь. Уже по возвращении в Англию, свидетельствует посол СССР в Великобритании Майский, Черчилль сказал ему:

— Это была замечательная встреча. Сталин позвал Молотова, над которым все время подтрунивал. Сам он занялся открыванием бутылок. Скоро на столе образовалась большая батарея превосходных вин. Я отдал им должное, но спасовал перед поросенком, который после полуночи появился на столе…