Заразные годы - [25]

Дай гаишнику душу, беженцам дай дома, дай президенту Бушу хотя б немного ума; художникам за искания пошли высот и глубин; Френкелю дай раскаянье, коль он и вправду убил; дай милосердья органам, прибавь хотя бы на треть! Чекистов побалуй орденом (ведь могут и подобреть)! Сокурову дай Арабова, арабам отдай ислам, народу отдай Зурабова (что будет — увидишь сам)… Когда ж еще и помолишься?! И сколько насущных тем! Чукотку дай Абрамовичу (желательно насовсем), и чтобы дойти примерненько до выборных рубежей — Первому дай преемника, а то ведь оба хужей! Дай передышку Немзеру (писателей грех хулить) и много здоровья Невзлину (чтоб все на него валить)! «9 роту» — «Оскару», хоть Федя и не Кар Вай… Свободу дай Ходорковскому (но «Юкос» не отдавай)… Да что я тебе советую, задрав башку к небесам?! Боюсь, со страною этою ты разберешься сам. Как подобает Богу, посмотришь сверху на всех — и всем раздашь понемногу…

Но не забудь про снег.

Черта особости

По опросам Левада-центра, 75 процентов россиян снова уверены, что у России особый — не европейский и не азиатский — путь.

Вхожу ли я в метро или автобус, читаю сыну, ем ли суп грибной — я все острее чувствую особость всего происходящего со мной. Не то чтоб я смотрел с тупою злобой на прочих граждан в средней полосе, но все они просты, а я особый. Какой-то не такой, какие все. Да, я готов обняться с целым светом, мы некоторым образом родня, но пусть законы физики при этом распространяются не на меня. Хочу не знать ушиба, растяженья, старения, стояния в строю, хочу свою таблицу умноженья, а также гравитацию свою… Чужие нормы мне — тюремной робой. Сосед по коридору, этажу, по офису — запомни: я особый. На том стою и изредка лежу.

Я не приемлю общего закона, тяжелого, как ход товарняка. Любой стремится вниз, упав с балкона, а я наверх взлечу наверняка. Быть белою вороной, альбиносом, чуть что не так — хвататься за топор; объевшись фруктов, не страдать поносом, а получать мучительный запор; любить не то — картины, книги, баб ли, — что любят все. Бежать привычных троп. Так умудряться наступать на грабли, чтоб ударяли в попу, а не в лоб. Расположить бассейн в автомобиле, брильянтами оклеить телефон, и чтоб в приличном обществе любили за то, за что других попросят вон. Чтоб остальных, как надоевших кукол, швырнули вон с высокого крыльца, но чтобы я, допустим, громко пукал, а все кричали: «Браво! Молодца!»

Мне многое не нравится в Адаме. Мне скучно продолжать Адамов род. Не приближаюсь к зрелости с годами, а более того — наоборот! Мне будничность противней манной каши, мне ваши нормы — сорная трава, мне ни к чему обязанности ваши и неприятны куцые права, не буду ногти стричь и мыть посуду, не буду вежлив с тухлым старичьем! Я всеми признан, изгнан отовсюду, от жажды умираю над ручьем! Мне скучен ваш регламент безобразный, ваш буржуазный сытенький покой. Я разный, я натруженный, я праздный, но не такой, ребята, не такой! Иному обязательно для счастья шуметь на общей ветке, как листу, — а я хочу настолько отличаться, чтоб люди обходили за версту. Чтоб я, допустим, пил чаек со сдобой, сверкая взором, как жилец вершин, — а за стеной шуршали: «Он особый!» И чтобы общий спрятали аршин. Я — новый сорт, таинственная ересь, я мощь превыше ваших киловатт. В меня, ребята, можно только верить, а кто не верит — я не виноват. Я ваше оправданье, ваша совесть, я пастырю подобен и врачу — хоть сам не знаю, в чем моя особость, и париться особо не хочу.

Мы все пожремся общею утробой, как пожирают пищу на пиру, — но, может быть, раз я такой особый, то я еще, глядишь, и не умру. Раз так я исключителен и странен, раз я такой загадочный мужик — помрут грузин, испанец, молдаванин, американец, чукча и таджик, и друг степей калмык, и ныне дикий тунгус, метеорита лучший друг, — а я, с моей особостью безликой, останусь вечен, граждане. А вдруг?! Останусь тут. Переживу планету. Во мраке ледяном создам уют. Ведь там, где жизни нет, и смерти нету!

Да здравствует особость!

Все встают.

Не по лжи!

Однажды собралась Мосгордума узаконить использование детектора лжи при приеме на работу…

Прогресс расширяет свои рубежи. Растут ипотеки, дома, гаражи, а самое главное — что на работу начнут принимать по детектору лжи! Детектор изящен и сдержанно-крут. Ведь каждому ясно: в отечестве врут, и врут ежечасно. А лживые люди едва ли способны на доблестный труд.

И вот я иду, зеленее травы, в какой-то из офисов в центре Москвы. Меня подключают к электромашине и в лоб вопрошают: «А пьете ли вы?» И сразу же проигрыш, в первом бою. Я мог бы, конечно, ответить: «Не пью», но самый доверчивый русский детектор ни в жисть не поверил бы в честность мою. Потом, проверяя процент чистоты, меня вопрошают: «Воруешь ли ты?» И если я честно скажу: «Не ворую», то это опять-таки будут кранты. Будь честным мое радикальное «нет», я вряд ли бы дожил до этаких лет, и всякий детектор и всякий директор сочли бы обманом подобный ответ. Потом, заглянув подозрительно в рот, меня вопрошают: «А ты патриот?» И что я отвечу? Что власть не приемлю, но страстно люблю свой язык и народ? Так ты эти вещи поди раздели, особенно если грозят звездюли. И снова детектор меня завернул бы, в графе «Откровенность» рисуя нули.