Запятнанная биография - [57]

— Слышала. И даже видела подлинник.

— На выставке?

— Нет. У Петровских.

— Да-да, у него есть. У него вообще прекрасная коллекция. «Мир искусства». Очень ценная. Я помню.

Что-то мелькнуло опять, будто призрак заглянул в комнату.

— Вы дружите с Олегом?

— Да.

— Он за вами ухаживает?

— Мы с ним дружим.

— Талантливый математик.

— Он говорил, что вы его учитель. Вам приятно, что ваш ученик талантлив?

— Приятно, когда ученики идут по твоим стопам. Но, с другой стороны, тот, кто идет по стопам, не способен на новое. Это двойственное чувство. К Олегу не относится. Сейчас он уже не ученик, а, скорее, сподвижник.

— Он говорит — ученик.

— Приятно слышать, хотя, я думаю, у него тоже ко мне двойственное чувство. Очень трудно забыть, как тебя лепили, мяли, по себе знаю…

«Мне пора уходить, мне давно пора уходить. Дома уже волнуются. Надо позвонить, но при нем не хочется. Придется врать, не могу же я сказать, что сижу у избирателя по фамилии Агафонов и рассматриваю альбом».

— Ой, мне надо идти, а я так и не проверила ваши данные.

— Пожалуйста.

Паспорт новенький, видно, обменял недавно, и фотография уже на третьей странице. Странная фотография. Пухлые губы сжаты крепко, брови сдвинуты так, что складка на переносице. Словно пугает кого-то.

— Ну что? Выйти прогуляться, проводить вас до метро? — спросил лениво. Видно, что ужасно не хочется выходить на улицу. Посмотрел с сомнением на бумаги в светлом кругу лампы.

— Нет, нет, спасибо. Я очень быстро бегаю, когда холодно.

— Думаете, не угонюсь? — И не дав оправдаться: — Вполне возможно. Я на холоде плохой ходок.

Ужасная жалость вдруг. Останется здесь один, в этой странной квартире с плотно закрытыми дверями, будто за ними что-то страшное спрятано.

Таня, когда рассказала ей про двери, вдруг очень серьезно: «Английская пословица гласит: в каждом доме есть свой скелет».

Скелет был, но об этом узнала позже, а тогда надевала неловко пальто, вот всегда так, когда подают, тороплюсь, чтобы не затруднить, и только хуже выходит. У дверей спросил тягуче:

— Может, хотите книгу взять, раз так верите в магию цифр?

— А можно?

— Конечно. — Ушел в комнату. Вернулся с книгой и бумажкой. — Здесь мой телефон. Прочитаете, позвоните.

— Спасибо.

Подождал, пока поднимется лифт. Дверь не торопился закрывать. Стоял, прислонившись к косяку. Бледное лицо, большие губы, смешные обвисшие спортивные шаровары.

Дома был большой скандал. Оказывается, Олег звонил, волновался, куда пропала, сказал, что найдет меня и привезет домой. Хорошо, что не успела наврать, что была у Петровских.

— Она торчала у этой тунеядки. Это уже становится бичом каким-то. Я зайду и проверю, чем вы там занимаетесь, — негодовала Вера. — Ну-ка, дыхни.

— Ты сошла с ума, — возмутилась мама.

— От них всего можно ожидать. Праздность — мать всех пороков.

Я не стала с ней связываться. Я просто не слушала, что она там плетет. И утром забыла взглянуть, что за сигнал висит на Танином окне. Забыла впервые за три года нашей дружбы.

Все вдруг понеслось, замелькало мимо, не зацепляя. Все: мама с ее пугливой любовью; Ленька, томящийся мальчишескими нестрашными горестями, только со мной делился; Вера с ее занудностью; Олег с неизменными заботами; Рая с ревнивыми расспросами и сплетнями — всё, всё, всё…

И осталось только одно: когда возвращать книгу, когда позвонить. И осталось воспоминание о вечере, бесконечное прокручивание в памяти разговора, жестов, выражения его лица. Даже Таня была интересна лишь тогда, когда робко, стыдясь и не в силах побороть себя, уже который раз возвращалась к странному визиту, чтоб обсудить снова и снова. Смотрела не отрываясь огромными неподвижными глазами и как-то посреди «скрэбла» сказала совсем невпопад:

— У меня плохие предчувствия. Но с этим поделать никто ничего не может. И бессильнее всех ты сама. Позвони завтра, уже прошла неделя. Ведь не по слогам же ты читаешь…

Но навалились коллоквиумы, и приближались выборы. Ни одного целиком свободного вечера. Ведь глупо было и невозможно забежать на минутку, вернуть книгу, и все: не просить же еще одну, у него же не районная библиотека. Прикрепили к секретарю избирательной комиссии, в помощь. Работа кипела, подготавливали агитпункт, ездили в исполком, писали открытки. Выдали разгонную машину, такси. Шофер Леша сразу же в наступление. Рассказывал, какой он лихой и удачливый, как часто везет ему: пассажиру нечем расплатиться — отдает «Сейку».

— Вот, смотри, классные, — вытягивал руку, часы массивные, на браслете.

Или другому, например, нужно три дня кататься по делам, а он из загранки, отдал дубленку, так ему проще.

— Я покажу, шикарная дубленка. Пойдем в «Метелицу», я надену.

Как-то позвонил вечером, откуда-то телефон раздобыл, сообщил гордо:

— Я сегодня план на сорок процентов перевыполнил.

— Поздравляю, — сухо сказала я.

Он обиделся, но ненадолго. Через день опять звонок:

— Пойдем на концерт Пугачевой?

А у меня только одно в голове: как освободить вечер и позвонить? Пока отнекивалась, а Леша уговаривал, мелькнуло: а почему вечер? Агафонов ведь не служит, Олег часто встречался с ним в первой половине дня. Нужно завтра что-то придумать и уйти с работы. Но что придумать, что?