Запятнанная биография - [12]

Или блеск воды, визги и брызги на Гребле…

Если бы девочки читали вслух Гоголя, то Габони узнал бы все это роскошество украинского лета, но Ганна и Гуля читали толстую книгу под названием «Война и мир», и когда по велению Бабушки оставались дома, то затевали игру под тем же названием. Девчонки были мастерицы придумывать всякие игры, и наблюдать за их играми было безумно интересно. Играл с ними и Фомка, хотя и презирал их немного, как старший. Но самой главной и многознающей была, конечно, Ганна. Она всеми и командовала.

«Война и мир» заключалась в том, что девочки сидели в горнице, вышивали и разговаривали неестественными голосами, называя друг друга новыми именами.

Ганна становилась Наташей, Тамара — Эллен, Гуля — Мари, а Леся — Соней, что ужасно Лесе не нравилось, Габони это чувствовал сильно.

Они вышивали и говорили про какого-то князя Андрея, который должен вернуться с фронта.

Эти слова были хорошо знакомы Габони. Год и два года назад их часто повторяли и Бабушка, и Катя, и люди в селе.

Были знакомы и те, кто вернулся с фронта.

Вечно пьяные, они ползали на гремящих тележках на базаре под ногами, отталкиваясь от земли колодками, похожими на сапожные щетки.

С собаками у них были сложные отношения. Например, Мальчик не любил их и старался сделать кому-нибудь из них мелкую пакость: подкинуть под тележку большую добела обгрызенную кость, чтоб тележка перевернулась, или мимоходом клацнуть зубами возле их грязных рож.

Они все — и собаки, и вернувшиеся — обитали на одном уровне, и у них там шла своя жизнь.

Габони жалел вернувшихся, но старался держаться от них подальше: не выносил запаха сивухи.

Старый Жук, наоборот, самогонку любил и даже иногда выпивал с вернувшимися, они гоготали, наливая ему на дно треснутой макитры.

Жук немного лакал, потом, подволакивая задние ноги, уходил в тень и там засыпал с храпом.

Габони старался в таком случае находиться где-нибудь поблизости, чтобы Жука случаем не побили или не сделали с ним чего-нибудь гадкого.

И вот один раз девочки сидели и разговаривали протяжно неестественными голосами, изображая «Войну и мир». Для него роли не было, один раз Тамара попробовала его таскать на руках, называя Бижу, но ей это быстро надоело, и его вернули на место — в сени. Там он обычно и сидел, наблюдая за происходящим и во дворе, и в горнице.

И один раз мимо него прополз на заднице Фомка, отталкиваясь сапожными щетками, совсем как те, на рынке.

В горнице возмутились: «Ты что! Сошел с ума? Разве так вернулся с фронта князь Андрей?»

Леся хохотала: «Ой! Не могу!»

— Дуры! Откуда я знаю, как он вернулся?! Может, ему ноги оторвало.

— Вот что значит нелюбовь к чтению, — назидательно сказала Ганна.

Фомка вообще часто портил им игру. Другой раз, изображая какого-то Печорина, он заявился со своим любимчиком, котенком Зайцем на руках. Это тоже не годилось, и Зайца было велено отпустить.

Заяц обрадовался и побежал заниматься своим любимым делом: целыми днями он сидел сгорбившись и сосал свою крошечную пиписку. Такая гедота!

Но Фомка не сердился на него, называл ласково Онанистик, хотя Бабушка каждый раз, проходя мимо Зайчика, плевалась в сторону, а девчонки старались не смотреть.

Габони с ним не общался подчеркнуто: публичность и бесстыдство разврата вызывали отвращение.

Что-то делали с пиписками и мальчишки из компании Фомки, но они это делали в зарослях осоки на берегу Сулы.

Вообще Фомка редко бывал дома. Целыми днями вместе с мальчишками он пропадал на маленьком песчаном пляже в камышах.

Там они с гиканьем прыгали в воду с мостков, курили и иногда выпивали.

Фомка рано полюбил выпивать, и у Габони было предчувствие, что это погубит его веселый смешливый нрав, его юмор и, в конце концов, его жизнь.

Пока не было москвичей, Габони увязывался за ним, но это было неинтересно, не то что с приезжими; те всегда придумывали какую-нибудь игру, и иногда и Габони находилось в этой игре место.

Обычно место придумывала Леся, и это заставляло сердце замирать от сладостной мысли, что и она хочет быть рядом с ним.

Например, в жуткой многодневной игре в партизаны она сразу сказала, что Габони всегда будет на ее стороне.

— Это почему еще… — начала, как всегда, Тамара, но Леся ответила очень достойно.

— По кочану, — сказала она и добавила: — По кислой капусте.

Правильно отрезала: не объяснять же всем подряд, что у них особые отношения.

Он любил Лесю. А еще ее любили почти все мальчишки с улицы Застанция и даже один, приходивший из Кута.

Тамара была тоже красивая — с толстыми косами и большими губами, но любил ее преданно только Митя Левадний — хозяин Мальчика, мечтавший стать моряком.

Особенно сильно — ах, как чувствовал это Габони — любил Лесю Сережа, который жил у ставка в землянке. Жил с младшим братом, а отца и матери у них не было.

Вообще с отцами была какая-то неясность. Почти ни у кого не было отцов: у Коли из Кута — не было, у Фомки с Ильком — не было, только у Леваднего был да у Леси с Ганной, но потом и у них не стало.

Когда девочки приехали на второе лето и он с Фомкой золотистым утром пошел встречать бахмачский поезд, Габони сразу понял, что у Леси и Ганы теперь тоже нет отца.