Запретный рай - [9]

— Зачем? — вырвалось у нее.

— Я так хочу.

Эмили подумала, что Атеа добавит: «Это мой остров», но больше он ничего не сказал.

Он так пристально и властно смотрел на нее, что она невольно опустила глаза и смущенно проговорила:

— Мои туфли совсем развалились от соленой воды.

— Ты можешь ходить так, как мы: босиком.

— Нет, не могу, — возразила она и вздрогнула от неожиданности, когда Атеа нагнулся и дотронулся до ее ступни.

— Да, ты другая. Нежные ноги, кожа белая, словно ядро кокосового ореха, светлые волосы и глаза. Я удивляюсь, как ты еще не растаяла под нашим солнцем, как медуза!

Эмили улыбнулась. Почему-то ей не было стыдно от того, что рядом с ней на песке сидит полуголый мужчина, что ее платье намокло и облепило тело, а с волос капает вода. Она чувствовала, что хотя Атеа и удивляется ей, он воспринимает ее такой, какова она есть.

— Завтра я приду сюда на закате, — повторил он. — Мне тоже нравится гулять по вечерам.

— Но ведь для вас закат означает смерть, страну, куда возвращаются духи, — заметила Эмили.

— Закат предваряет ночь, время, когда на земле властвуют боги, — сказал Атеа и добавил: — Высшие существа не должны бояться смерти.

Он поднялся на ноги, и Эмили смотрела на него снизу вверх. Ей вновь пришла мысль о том, что если б она была Богом, то сотворила бы первого человека таким, как этот полинезийский юноша. Не боящаяся солнца кожа, твердые мускулы и гибкие конечности, ни капельки лишней плоти, густые волосы, широко расставленные миндалевидные глаза и четко очерченные мягкие губы. А главное — умение властвовать над собой и другими людьми.

Она вдруг поняла, что Атеа держался уверенно и раскованно не потому, что был арики, и не оттого, что обладал необыкновенной красотой или сильной маной, а потому что он это он.

В этот миг в ее душе что-то перевернулось, и она покорно ответила:

— Я буду ждать вас здесь.

На следующий день Эмили долго думала над тем, что надеть, а потом поняла, что Атеа не волнуют ее европейские наряды. Она задалась вопросом, не является ли эта встреча свиданием, и успокоилась, сказав себе, что, конечно же, нет.

К ее удивлению, Атеа пришел в длинной белой одежде из лубяной материи, которая очень шла ему и делала его похожим на языческого бога.

Они побрели по песку, вдоль кромки воды, пена которой в лучах заката казалась кроваво-красной. Хотя солнце еще не село, с противоположной стороны неба уже взошла луна, похожая на огромную серебряную тарелку.

Влажный ветер доносил запах прелых кокосовых орехов, бугенвиллеи и гибискуса. На фоне высокого чистого неба очертания гор казались удивительно недосягаемыми и красивыми.

Задрав голову, Эмили вглядывалась в созвездия Южного Креста. Она первой нарушила молчание:

— Отец сказал, что вам известно о звездах все.

— Что можно знать о бесконечном? Звезд очень много, и они подвешены в небесном пространстве, как и Земля, — сказал Атеа и вдруг спросил: — Что находится за горизонтом? Ведь ты приплыла оттуда! Мне всегда казалось, что там можно найти то, что мы порой видим во сне.

— То же самое думала я о ваших краях!

— Я сразу понял, что ты приехала сюда вовсе не для того, чтобы изучать наши обычаи, как твой отец.

— Нет, не за этим. Я искала рай.

Атеа остановился. Лунный свет скользил по его коже и высвечивал глубину темных глаз.

— Почему даже любящий свою землю человек всегда ищет чего-то другого? Почему никто не понимает, что мы носим в себе все наши радости и несчастья и множество разных миров!

Эмили затаила дыхание. Она всегда мечтала поговорить о таких вещах, но никогда не думала, что найдет подходящего собеседника в лице полинезийца, которого любой из ее соотечественников счел бы дикарем.

— Человек несовершенен.

Атеа покачал головой.

— Бог сотворил человека, а человек творит себя, — заметил он. Поднял с песка большую витую раковину и, приложив ее к уху, сказал: — Прежде чем приступить к созданию мира, бог Тане несколько тысячелетий плавал в раковине по невидимому океану, познавая свою сущность.

— Я пытаюсь прислушиваться к себе, — промолвила Эмили, — но не все в моей власти. Скажем, скоро мне придется уехать, и я ничего не могу с этим поделать.

— Когда-нибудь ты вернешься на наши острова?

— Не думаю, — ответила она, не сдержав вздоха.

Он догадался:

— Вы с отцом небогаты?

— Скорее, бедны. Нам хватает на скромную жизнь, но путешествия обходятся слишком дорого. Пока что отцу, пусть и с огромным трудом, удавалось находить людей, которые ему помогали, но в последнее время в нашей стране произошло столько революций и войн, что мне кажется, больше нам никто ничего не даст.

— Расскажи мне о своем мире, — попросил Атеа.

— Я попробую, хотя мне трудно говорить о вещах, подобных которым здесь просто нет.

— Неважно. Я попытаюсь понять.

Они стали встречаться почти каждый день, бродили по берегу и говорили обо всем, о чем хотелось поговорить. Со временем Эмили оставила попытки общаться с Атеа на языке маркизцев, и он с удовольствием совершенствовал французский. Как выяснилось, он изучал его три года, когда жил на Нуку-Хива, где миссионеры организовали школу.

Эмили удивлялась тому, как быстро он запоминает новые слова и выражения. Его способности к языкам явно превосходили ее собственные; между тем она всегда гордилась превосходным знанием английского и латыни.