Запретный мир - [25]

Сделав трактир «Бражник» своей штаб-квартирой, Зигрия Матхун сидел теперь за столом возле дверей напротив Гладии Хахмурки. Эта особа внушала трепет всем, кто знал о ее прежней жестокой профессии. Сейчас она являлась главной помощницей Матхуна, и прежние навыки партизанско-диверсионной работы ей очень помогали.

Хамелеоны тем временем попарно бродили по городу, выискивая Вессантру с Савимур или какие-нибудь их следы. Они имели четкие указания: при обнаружении беглецов не нападать, не светиться, а одному продолжать слежку, второму же бежать со всех ног – или лап – в трактир.

С утра Зигрия успел влить в себя уже три полные кружки медовой браги концентрированной крепости, и теперь его глазки маслено блестели, а пухлые губы лоснились. Это не встречало одобрения у Хахмурки, смуглой худой брюнетки со строгим лицом и таким же нравом. То, что ближайшей его помощницей являлась все же баба, – одно из неудобств, которые Матхуну приходилось терпеть в этом мерзейшем из миров.

Мужики не годились для подобной должности. Они чересчур поддавались слепой панике и эмоциям, выбивающим из колеи в ответственные моменты. Вот хамелеоны из них получались отменные, видимо, природное непостоянство мужской натуры способствовало метаморфозам.

Зигрия Матхун отхлебнул из кружки, вспоминая Посвященную Шанго и ее колдовской артефакт под названием метаморфизатор, с помощью которого она совершила обряд превращения. Обряд, как и все обучение в Стопе под руководством жриц, был обставлен соответствующими ритуалами и церемониями. А по сути, Шанго лишь создавала группу приверженцев и старалась расставить их на ключевые посты в Кабуке.

– Мы не нашли труп, – процедила Хахмурка, которая всегда цедила, а не разговаривала нормальным голосом, что являлось рецидивом, оставшимся от прежней профессии. Она неодобрительно покосилась на шефа, как раз прикладывавшегося к четвертой расчудесной кружке медовой браги, и закончила: – А труп должен быть.

Зигрия с громким звуком поглотил треть находившейся в кружке жидкости и глянул на порученицу. Гладия, чопорно оттопырив мизинец, маленькими глоточками пила шоколадный глинтвейн из крохотного стаканчика.

– А што тебя так гнететь, «благословенный свет очей моих»? – осведомился он и отрыгнул со звуком, каким сопровождается поднявшийся из недр топкого болота и лопнувший на поверхности грязевой пузырь.

В детстве Матхуна воспитывал строгий учитель изящной словесности, знаменитый поэт Сизокрыл Лютня. Он заставил ученика от корки до корки проштудировать «Антологию Од и Поэм Бардов Междулужья». Поскольку это была единственная книга, которую Зигрия осилил за всю свою полнокровную насыщенную жизнь, то многие метафоры, иносказания и созвучия намертво въелись в его мозг. Цитаты выскакивали из Матхуна совершенно неожиданно, как непослушные мерзкие бесенята. Это крайне раздражало Гладию Хахмурку – и потому не могло не радовать Зигрию.

– Как зовут того, который пропал?

– Гунь Ситцен, из кучеров. Мелкий пройдоха, пронырливый и подхалимистый.

– Подхамелеонистый! – ляпнул Матхун и расхохотался гулким рявкающим смехом.

Гладия еле заметно поморщилась.

– Што, никто не видал, куда он подевался? – спросил ее повелитель.

– Он атаковал одну из башен. Те, которых мы потом допрашивали, утверждают, что на этой башне дежурили какой-то пришлый, только что нанятый амазон и та девчонка, Дебора Анчи, помнишь ее?

– Не-а, – сказал Матхун. – Крутая девчонка?

– Вряд ли крутая. Такая невысокая, с белыми волосами, робкая. В детстве ее отослали…

Раздался громкий стук, и Гладия Хахмурка умолкла. Дородная трактирщица, получившая от Хахмурки несколько золотых и согласившаяся запереть трактир на весь день, быстро прошла мимо них и открыла дверь. В трактир ввалился размахивающий руками человек. Если бы Гунь Ситцен присутствовал здесь, он признал бы Каплуна Лхассу, одного из сотоварищей по кучерскому ремеслу и своего ближайшего дружка.

– Нашли! – возбужденно выкрикнул Лхасса с порога. – Ходют, малая и белобрысая, а с нею – здоровучий амазон и Гунька.

Род свой Каплун Лхасса вел от крестьян самого задрипанного района Западной области, и потому в его говорке присутствовали отчетливые навозно-сельские интонации, а в коренастой, кривоногой, «несветской», как сказала бы Гладия, фигуре – неуловимая сермяжность. Один из трех подчиненных, которых Матхун по разным причинам решил оставить в человеческом обличье.

– А Вессантра, Савимур? – спросила Хахмурка.

– Не. – Лхасса почесал затылок. – Нема их. Токмо те двое и ящур.

– Это какой ящур? – удивился Зигрия.

– Гунька, г'рю…

– Гунь Ситцен? – Матхун нахмурился, вспоминая. – Но он же был пауком.

– Шо не знаю, то не знаю, командир. Щас он как есть ящур.

– Как же ты его узнал?

На лице Каплуна отразилось недоумение.

– А и вправду, командир… Он же пауком был… Не пойму… Морда вроде другая, но все ж таки – он, Гуня…

Гладия Хахмурка решительно поднялась из-за стола и приказала:

– Как тебя… Колун, веди меня, – и добавила, обращаясь к Зигрии: – Я все организую. По дороге захватим других хамелеонов и доставим тех троих сюда.

Недотычки чем-то напомнили Белавану городок, в котором находился его родной интернат. Деревянные и каменные дома с наклонными крышами и жестяными водосточными трубами, канавы вдоль стен, окна с массивными ставнями, крепкие двери, заборы и ограды. И люди… Те же люди, у которых даже одежда не намного отличалась от привычной ему.