Запретный лес - [56]

Луны не было видно, землю покрывал густой осенний туман, и из него, как корабли над водой, поднимались огромные фигуры — всадники, понял Дэвид. Один из них, сидя на коне, вел остальных лошадей на поводу, второй, спешившись, поддерживал третьего, вероятно, падавшего от усталости.

Дэвид приподнял свечу и смог рассмотреть стоящего. Кожа его потемнела от солнца, но еще темнее были круги под утомленными глазами; некогда богатое платье испачкалось и истрепалось; одна рука была перевязана окровавленным платком.

— Я говорю с пастором прихода Вудили? — спросил человек, и с первого слова Дэвид узнал его: весь долгий год этот голос звучал в его памяти.

— Да, я священник, — последовал ответ. — Чем могу быть полезен милорду маркизу?

Лицо озарилось улыбкой и на какой-то миг показалось веселым, несмотря на тревогу в глазах.

— Вы не забыли меня? Я тоже вас не забыл и потому прибыл сюда в минуту горькой нужды в поисках милосердия. Я не сомневаюсь, вы на другой стороне, но в то же время знаю, что вы преданный слуга Христа, обычаем коего было помогать и врагам. Не приютите ли моего раненого товарища, тем самым спасая жизнь тому, с кем беседовали год назад в Калидоне?

— Это всего лишь бедный дом священника, милорд. Почему вы пришли сюда, тогда как до замка рукой подать?

— Увы! В Калидоне не найти пристанища ни мне, ни моим людям. Знайте, сэр, моя армия потерпела поражение[99] в холмах Йерроу, мы разбиты наголову. Не успеет рассвести, как солдаты Лесли постучат в ворота Калидона. Я бежал, и не будет мне покоя, пока не пересеку Границу. Но один мой товарищ изранен и сломал ногу, он больше не может продолжать путь верхом. Если мы возьмем его с собой, придется идти медленнее — и нас нагонят. Но где мне оставить его: я во враждебной земле, а будь этот честный малый схвачен, не миновать ему виселицы. Вот я и подумал, что вы здесь священник, сердце ваше не очерствело, а ваш дом — единственное место, которое не станут обыскивать. Не укроете ли вы его, не спрячете до поры, пока погоня не утихнет? А потом он позаботится о себе сам, недаром прошел столько войн.

— Он не творил зла?..

— Не более, чем я. Он поднимал меч лишь за правое дело, грубо попранное сегодня. Но, сэр, речь идет не о политике, а о сострадании. Ради милости Христовой, умоляю вас не отказывать.

— Это тяжкое бремя, милорд, но я не могу сказать вам нет.

Дэвид принял на себя вес тела раненого, и Монтроз отступил на шаг.

— Прощай, Марк, — прошептал он. — Правое дело попрано, но еще живет, старый мой дружище. Ты знаешь, как получить вести обо мне. — Он поцеловал товарища в щеку и пожал руку Дэвиду.

— Да благословит и вознаградит вас Господь, сэр. Я не смею мешкать. Мы заберем его коня с собой, иначе он привлечет внимание к вашему стойлу. Не поминайте меня лихом, что бы со мной ни сталось, я тоже с теплотой буду вспоминать о вас и молиться об одиноком страннике, стоящем в начале долгого пути.

И всадники скрылись в тумане. Дэвид застыл на месте, всем сердцем мечтая окликнуть, вернуть маркиза. Голос и лицо ночного гостя десятикратно усилили преследовавшее его со времени визита в Калидон желание быть рядом с ним. Он пришел завоевателем, а теперь бежал прочь, но земные тяготы не имели значения для такого человека. Эти невозмутимые глаза с одинаковым спокойствием смотрели в лицо победы и поражения.

Он очнулся от того, что раненый зашатался, и понял, что солдат потерял сознание. Дэвид поволок его по крутым ступеням, прислушиваясь к раскатистому храпу Изобел, и уложил в гостевой спальне. Кровать оказалась незастеленной, и стало ясно, что придется разбудить служанку. Опустив голову раненого на подушку, Дэвид поднес свечу к его лицу. Оно было запачкано пылью, порохом и кровью, но он узнал эти черты: перед ним лежал высокий кавалерист с косящим глазом, которого он когда-то провожал до Калидона.

Дэвид отправился на кухню и забарабанил в дверь спального шкафа, пытаясь разбудить Изобел. Храп затих, и испуганный и сдавленный голос спросил, в чем дело.

— Вставай, женщина, — приказал Дэвид. — У нас больной, нуждающийся в твоей помощи.

Три минуты спустя, кутаясь в шаль, появилась Изобел в ночном чепце.

— Бог с вами, мистер Дэвид, не вы ли прихворали? — завыла она. — Мне ужо днем не понравилося, как вы выгля…

Он перебил ее:

— Мой товарищ попал в беду. Сломал ногу, но, по-моему, не только. Слушай, Изобел… Это один из солдат Монтроза. Армия Монтроза потерпела поражение. Если ковенанторы обнаружат его здесь, его убьют. Это мой друг, и я хочу спасти его. Нам с тобой надо позаботиться о нем, но то, что он здесь, должно оставаться тайной.

— Господи, спаси и сохрани! То ж злодей! — воскликнула старуха.

— И мой друг, — сурово повторил Дэвид. — Я думаю, что наша, и твоя тоже, христианская обязанность — спасти его жизнь. Не нам с тобой гнать больных прочь. Я взываю ко всему доброму в тебе и ко всему тому, что мы пережили вместе, и надеюсь, мольбы мои не напрасны.

— Будь по-вашему, — ответила Изобел. — Хворый-то где? Ступайте, я принесу одеяла и подушки, ужо полгода как постель не стелилася.

Изобел отпрянула, увидев на кровати человека в куртке из стеганой парчи, легкой кирасе и сильно потертых и потрепанных сапогах из недубленой кожи.