Запретный храм - [31]

Он отхлебнул еще бренди, жестом приглашая Луку присоединиться. Лука опрокинул стакан и зажмурился, почувствовав вкус алкоголя. Потом он широко улыбнулся.

— И кремировать тела тоже нельзя, — продолжил Рене, отирая рот тыльной стороной ладони. — На этой высоте деревья можно по пальцам пересчитать, и любое приличное дерево идет на изготовление всяких необходимых штук, а не для того, чтобы избавляться от чего-то ненужного. — Он резко понизил голос. — Знаете, что они делают в итоге?

Оба отрицательно покачали головами.

— Они берут длинные ножи и нарезают покойников на части: кости, сухожилия, мышцы… все расчленяется. Потом они оставляют труп падальщикам, чтобы его очистили до костей, а кое-что скармливают собакам.

Билл поперхнулся бренди, покачал головой и изобразил на лице улыбку.

— Это отвратительно.

— А по мне, так вполне рационально, — весело возразил Рене. — Это называется «небесные похороны». Звучит, как и все в Тибете, очень мирно и духовно, хотя на практике оказывается довольно кроваво. По-настоящему изысканны здесь только цветы. Тибет — одно из немногих мест на земле, где есть приличные разновидности Cousinia — великолепная окраска и вообще очень редкий вид. Я в свое время немало засушил их для гербария. — Он снисходительно помолчал. — Вобщем, немалая часть тела используется для создания всевозможных орудий, музыкальных инструментов и прочей ерунды. Тот череп, что вы видели, возможно, был частью барабана или чашей для питья.

Он замолчал, чтобы они прочувствовали этот мрачный образ.

— А почему бы и нет? Если череп может удержать мозги, то должен удерживать и бренди!

Поблизости некоторые из посетителей резко отложили ножи и вилки. Лука и Билл, увидев их брезгливые взгляды, заулыбались.

Лицо Рене тоже сморщилось от смеха, но, прежде чем его живот перестал дрожать, он снова потянулся к бренди. Он на секунду задержал руку с бутылкой, его лицо посерьезнело.

— Я не знаю, ребята, что у вас на уме, но желаю удачи. Если вы задумали что-то рисковое, я готов прикрывать ваши тылы. Тибету нужны смелые люди.

Кинув взгляд на офицеров у окна, он снова наполнил стаканы. Его улыбка увяла, сменившись грустным выражением.

— А я свою смелость нахожу вот в этом!

Они разом подняли стаканы и осушили их. Лука и Билл поморщились, Рене громко рыгнул.

— Да, еще одно, — сказал Лука, чувствуя, как тепло от бренди разливается по телу. — Что такое «по»?

Рене на миг задумался, потом почесал затылок похожими на сардельки пальцами.

— Уверен, это означает «обезьяна», — ответил он. — А что?

ГЛАВА 19

— Просыпайся, Бабу.

Мужчина посмотрел на мальчика, спящего у него на руках. Ребенок прижался к груди мужчины, так что не было видно лица, одни только взлохмаченные волосы, раскачивающиеся в такт ходьбе.

— Давай, Бабу, просыпайся. Пора.

Он легонько потряс мальчика, и тот пробормотал что-то. Еще секунда — и он откинул назад голову и зевнул; рот открылся широко, как у медвежонка, пробуждающегося от спячки. Веки вспорхнули — раз, другой, потом остались открытыми чуть подольше, глаза попытались сфокусироваться на обветренном лице человека, который его нес. Мальчик посмотрел вперед, туда, где вдалеке мерцал слабый огонек. Каждый тяжелый выдох рождал на морозном воздухе облачко пара, медленно рассеивающееся по мере их продвижения вперед.

Над горными пиками сияла луна, вытравливая все цвета из дороги, по которой они шли вот уже много часов. Проводник устал, каждый шаг давался с трудом. Капельки пота собирались на лбу, стекали по темной коже и исчезали в черной бороде. Его закалили долгие восхождения и бесконечные тропы родного Непала, но вес рюкзака на спине и мальчика на руках прилично вымотал его. Свет вдалеке — вот единственное, что удерживало его теперь на ногах.

Они продвигались вперед шаг за шагом, и мальчик, повернув голову, смотрел на огоньки, которые по мере приближения становились все ярче. Огни поднимались по склону горы двумя неровными вертикальными рядами. Рука мальчика инстинктивно залезла в карман курточки из козьей шкуры и принялась перебирать четки. Он пропускал бусинки через пальцы по одной, гладкий нефрит успокаивал его.

Наконец тропинка стала шире, а камни — более мелкими и гладкими. Крупные булыжники были убраны с пути и лежали по краям аккуратными грудами. Человек остановился, позволил мальчику соскользнуть на землю, и теперь тот стоял на земле, цепляясь ручонкой за ладонь мужчины. Перед ними открывались широкие каменные ступени — начало огромной лестницы, которая вела в черноту горы.

Проводник глубоко вздохнул, на его губах появилась усталая улыбка.

— Молодец, Бабу. У нас получилось.

Ребенок поднял голову, и их взгляды встретились.

— Я не забуду того, что ты сделал для меня, — сказал мальчик, и голос прозвучал старше его лет.

Человек лишь кивнул в ответ и скинул рюкзак. Запустив руку в один из боковых карманов, он вытащил какой-то маленький предмет, замотанный в тряпицу. Он развернул ткань, и мальчик увидел изящный медный колокольчик, отливавший в лунном свете тусклым золотом.

— Дай им знать, что мы пришли.

Бабу взял колокольчик и принялся трясти им перед собой — высокий звон прорезал спокойный воздух. Наступила тишина, мальчик и мужчина напряженно ждали. Потом откуда-то сверху отозвался горн — низким, глухим звуком, который словно отдавался от каждого камня, каждого валуна на склоне горы. Бабу испуганно сжал руку мужчины. Легонько ответив на пожатие, мужчина повел мальчика к первой из громадных каменных ступеней.