Запретные удовольствия - [37]
– Эй-тян! Эй-тян!
Его приятный звучный голос эхом отдавался от стен.
Юноша наклонил голову, чтобы не было видно его лица. Потом он прищелкнул языком совсем как взрослый:
– О господи! Я же сказал ему, что меня здесь сегодня не будет!
Руди подобрал полы небесно-голубого пиджака и наклонился над столом:
– Эй-тян, ты прекрасно знаешь, что это твой клиент.
Атмосфера заведения наполнилась печалью.
Этому способствовал настойчивый призыв Руди. Юити устыдился своих невольных слез. Мальчик бросил взгляд на Руди и встал.
Моменты принятия решения иногда проливают бальзам на душевные раны. Юити теперь чувствовал гордость от спокойствия, с которым мог наблюдать за Эй-тяном. Его взгляд натолкнулся на нерешительный взгляд мальчика. Затем, словно в еще одной попытке исправить все, их глаза снова встретились, но безрезультатно. Мальчик ушёл. Юити посмотрел в другом направлении, где заметил красивые глаза юноши, подмигивающего ему. Его сердце беспрепятственно и непринужденно, как мотылек, устремилось навстречу этому взгляду.
Юноша сидел возле стены напротив него. На нём были рабочие брюки из грубой бумажной ткани и темно-синий вельветовый пиджак. Он носил темно-красный галстук грубого плетения. По виду он был на год-два моложе Юити. Плавная линия бровей и копна вьющихся волос делали его лицо похожим на какого-то легендарного героя. Печально, как одноглазый матрос, он подмигивал Юити.
– Кто это?
– О, это Сигэ-тян, сын бакалейщика из Накано. Он довольно смазлив. Позвать его? – предложил Руди.
Он сделал знак, и тот проворно поднялся со своего стула. Мальчик заметил, что Юити только что вытащил сигарету, чиркнул спичкой с отрепетированной грацией и загородил огонь рукой. Это была большая натруженная рука, как можно предположить, наследство тяжелого труда его отца.
Изменения в мышлении мужчин, которые посещали это место, были действительно едва уловимыми. Со второго дня пребывания там Юити стали называть Ю-тяном. Руди относился к нему как к близкому другу. В конце концов, клиентов в заведении стало намного больше, после того как он появился там, словно эта новость была передана по радио. На третий день произошло нечто, поднявшее репутацию Юити на еще большую высоту. Сигэ-тян пришёл обритый наголо, как монах. После того как Юити разделил с ним постель предыдущей ночью, он без сожаления сбрил красивые густые волосы в знак своей любви.
Многочисленные фантастические истории подобного рода быстро распространялись в этом извращенном мире. По кодексу тайного общества ничто не выносилось наружу, но, как только что-нибудь удивительное происходило внутри, это заменяло все прежние альковные тайны. Большая часть ежедневных разговоров была связана с эротическими описаниями собственного опыта или опыта других.
По мере познавания нового для него мира Юити все больше и больше изумлялся его масштабности.
Прикрывшись соломенной циновкой, этот мир бездельничал в дневное время. Там была дружба, товарищеская любовь, филантропия, любовь хозяина и протеже, там были деловые партнеры, ассистенты, менеджеры, мальчики-слуги, вожди и их сторонники, братья, кузены, дяди и племянники, референты, личные секретари, шоферы. Были там многочисленные представители другого рода: чиновники, актеры, певцы, писатели, художники, музыканты, всесильные и могущественные профессора колледжей, сарари мэн [45], студенты. В мире мужчин они бездельничали, завернувшись в соломенные циновки.
Они просили для себя пришествия высшего благословенного мира. Связанные узами общей судьбы, они видели сны о простой истине. Истина состояла в том, что мужчина любит мужчину, и опровергала старую догму, что мужчина любит женщину. Они с такой ненормальной силой цеплялись за однозначную унизительную точку зрения, что походили на евреев. Именно такое состояние души, свойственное этому племени, порождало фанатичный героизм во время войны. После войны оно гордилось, что пребывает в авангарде декаданса. Оно буйно разрасталось на неразберихе. На этой растрескавшейся почве оно прорастало пучками крошечных темных фиалок.
На этом мире мужчин, однако, лежала невидимая женская тень. Все метались в ночных кошмарах, ощущая на себе её влияние. Некоторые открыто игнорировали её, некоторые примирялись с ней, некоторые сопротивлялись и, в конце концов, терпели поражение, некоторые боготворили её с самого начала. Юити считал себя исключением из правил. Потом он молился, чтобы быть исключением. Он обманывал себя тем, что может, по крайней мере, ограничить влияние этой внушающей страх тени на тривиальные пустяки, такие как частое поглядывание в зеркало, или простительную привычку оборачиваться, чтобы полюбоваться своим отражением в окнах на углу улицы, или, когда он ходил в театр, незначительную бессмысленную привычку прогуливаться у всех на виду в холле во время антракта. Такие привычки конечно же распространены и среди нормальных молодых людей.
Однажды в холле театра Юити увидел певца, который, хотя и пользовался известностью в том, другом, мире, был женат. Его отличали мужественное лицо и фигура. В часы досуга он усердно боксировал на ринге, который установил у себя дома. Словом, он обладал всеми качествами, которые любят девушки. Сейчас он находился в окружении четырех-пяти юных созданий женского пола. Случилось так, что некий господин приблизительно такого же возраста, как и певец, окликнул его, оказавшись рядом. Возможно, он был его товарищем по школе. Певец схватил его руку и принялся её трясти. (Вид у них был такой, точно они собирались драться.) Он энергично пожимал правую руку своего друга и с силой ударял его по плечу. Его худой серьезный приятель немного пошатнулся. Молодые дамы переглянулись и захихикали.
