Запретное влечение - [39]

Я сбивал костяшки и получал удары по лицу. Гематомы, ссадины и всепоглощающая, абсолютная усталость. Последствия, кстати, и были главным плюсом этих игр, если их вообще можно назвать таковыми. Что ни скажи, а бои придали мне гораздо больше стойкости и силы духа, чем я впитал до этого за всю свою сознательную жизнь. Я, будучи общительным парнем, отвернулся ото всех. Закрылся от мира всего. Я выматывал себя сутками напролёт. Всё делал – лишь бы заглушить в себе эту звенящую пустоту. Родители были не на шутку встревожены, но мне, что очень кстати, всё сходило с рук. Мама плакала навзрыд, пока отец, тяжело вздыхая, качал головой и говорил: «Франси, он парень».

И вот, теперь я стою посреди цветущего жизнью леса, ощущая, будто пропустил удар соперника. Вовремя не увернулся – и получил крепкий удар в солнечное сплетение. В глазах всё плывет, а дышать едва удаётся.

Нас разоблачили.

Спустя ещё несколько секунд мне всё же удаётся оправиться после внезапного потрясения. Смотрю на неё: запуганные зелёные омуты с лёгкой поволокой от ещё осязаемого недавнего поцелуя. Маленькая птичка. Хрупкая, но в то же время беспредельно смелая. Впрочем, когда дело касается сестры – сплошные противоречия.

– Она…?

– Еще не успела, видимо, – хрипло выдыхает Миа и прислоняет голову к коре дерева. Нам не обязательно договаривать слова в таких простых вопросах. Ведь, так или иначе, мы подсознательно ждали этого дня. Того самого, когда ложь наша рассеется, оголяя укоренившуюся правду, что плотно внедрилась в нас. – Возможно, делает это именно сейчас, – добавляет она чуть позже. Я тяжело сглатываю ком в горле.

Мою девочку бьёт озноб. Отчётливо чувствую это, находясь в нескольких сантиметрах от её лица. Мы оба напуганы, но, чёрт возьми, кто из нас двоих мужчина? Беру её вспотевшие ладони в свои руки и успокаивающе сжимаю их.

– Эй, – окликаю её, заставляя поднять на меня поникшее личико. – Всё не так уж плохо, верно? Мы всё ещё здесь. Мы стоим и держимся за руки. И даже если через несколько минут наступит наша персональная казнь, я никогда тебя не покину.

– Проклятие, Уилл, – с горечью в голосе смеётся сестра. – Говоришь, как в грёбаных фильмах про любовь!

Я приглушённо смеюсь вместе с ней. Настоящие глупцы, которые занимаются лишь тем, что творят себе отсрочку от неминуемого. Отшучиваются, убиваясь в отчаянных попытках урвать у судьбы немного времени, чтобы насладиться друг другом и почувствовать себя комфортно хотя бы какое-то крошечное время.

– Это всё твои прозаично-сопливые книжки, – выдыхаю практически в губы, наклоняюсь чуть ниже и упираюсь своим лбом в её. Мы непрерывно смотрим друг другу в глаза. Боль, влечение и это не покидающее ощущение опасности – всё смешивается в одно острое чувство. – Своими словами я лишь скажу, что не брошу тебя. Если твоя милая задница в беде, значит, и моя тоже.

– Ты вновь стараешься успокоить меня. Но ты ведь и сам знаешь, что в наши никчёмные оправдания никто не поверит. Отец отправит тебя подальше от меня и, возможно… – Она запинается, тяжело выдыхая. – Что, если они отрекутся от нас? Я так люблю наших родных и дорожу ими. Но… но что если они поставят нам ультиматум? Я не смогу выбирать между тобой и ими.

– Мы здорово влипли. Но мы всё ещё их дети, Мими.

– Меня тошнит от самой себя! – тихо восклицает она. Чувствую, как её хрупкое тело начинает легонько дрожать. – Только представь, что бы ты чувствовал, если бы узнал о своих родных детях подобное.

Притягиваю её к себе чуть ближе в попытке защитить ото всех. Только вот ирония: в нашем случае нужно защищать себя от нас самих же. Маленькие пальчики скользят по моим позвонкам, словно цепляясь за последнее связующее звено между подступающей истерикой и сдержанностью. Обвиваю её плечи и вплотную прислоняю к себе. Хочется укрыть её ото всех бед, что слишком часто стали выпадать на нашу долю. Открытый участок моей кожи, выходящий за кромку футболки, постепенно становится мокрым от её слёз. Я замираю. Губы мои останавливаются у её висков и долго задерживаются на них, наслаждаясь, будто в последний раз. Волосы Мии по-прежнему пахнут сладкими пряностями и еле ощутимыми нотками её любимых цветочных духов. Раздирающая душу нежность рвётся наружу. Она словно вибрирует во мне, отдаваясь приятным покалыванием до самых кончиков пальцев. Затем бьётся внутри меня: дико и невыразимо. Чёртова нежность требует проявить себя сполна, утащить за собой сестру и предаваться ей часы напролёт. Без всяких заморочек, без опасений быть замеченными и постоянного поглядывания на часы.

– Ну-ну… прекращай, слышишь? Я не привык к твоим слёзам. Стою здесь, как болван, и не знаю, что мне сделать для тебя, – шепчу ей в волосы и целую ещё раз в висок.

– Уилл, в чём мы так провинились там, на небесах? Почему нас поместили в одну материнскую утробу?

– Я не думаю, что этот вопрос по адресу, малыш. Я с тобой в одной упряжке, – тихо выдыхаю в ответ и горько улыбаюсь. Сестра наконец поднимает на меня свои глаза. Я вновь пропускаю несколько точных и невидимых ударов в солнечное сплетение. Прямое попадание. Я обездвижен. Мокрые изумруды… Покрасневшие от слёз родные глаза. Вместо той озорной игривости, к которой я привык, я наблюдаю, как их застилает тоска. Чёрная, как самая тёмная ночь.