Запретное влечение - [35]

Опускаю глаза. Поймёт ли она? Крохотная надежда селится в моей душе. Но к чему этот самообман? Ведь порой мы и сами не можем понять себя.

– Миа… – заботливый голос тёти звучит сочувствующе. Принуждаю себя дышать, но глаз так и не поднимаю. – Знаешь, мы с твоей матерью никогда не были особо близки. Я не знаю, каково это – ощущать нерушимую и крепкую связь. Я была настоящим семейным провалом, Франси – моей полной противоположностью. Она принимала меня такой, какая я есть, да, но я не могу сказать, что мы были друг у друга. Твоя мать старалась быть во всём гордостью своих родителей, настоящей умницей. Конечно, я стремилась быть такой же, но знаешь, – усмехается родной голос, – в моей природе это, видимо, никак не заложено. Я веду к тому, что жизнь – такая капризная дрянь, что нельзя обходиться без поддержки. Без вечного союзника.

Незаметно для себя чувствую, как глаза застилает пелена слёз. Деревянный стол перед лицом расплывается, и теперь всё кажется мне сплошным тёмным маревом. Я моргаю, и влажные дорожки мгновенно начинают скатываться вниз.

Бог мой, какая же ты дура, Амелия! Ты просто невыносимая дура!

– Ди, – всхлипываю я. – Он не просто мой союзник. А наша поддержка… она не совсем обыденная. Это нечто большее, это, чёрт возьми, гораздо большее! Я без него не смогу – ни физически, ни морально. Никак. Не увидь я его неделю, тут же превращаюсь в бесчувственного овоща. Это конец, Ди, если о нас узнают, это нас сокрушит, – голос мой дрожит, будто я снова вернулась в детство, где, заикаясь, я вымаливаю желанное прощение. – Всё уже слишком серьёзно… И я и Уилл медленно идём ко дну. Я это чувствую.

Суетливо протираю глаза, возможно слишком рьяно смахивая с них слёзы. Внутри меня просыпается ненависть. К всевозможным обстоятельствам, к нашему Создателю, который, быть может насмехаясь, сотворил такое с нашими узами. Кровные узы – как вечное клеймо, как собственное проклятие!

Меня уже не остановить. Солёные ручейки слез срываются с глаз, с ресниц, с немыслимой скоростью летя вниз уже без моей помощи. Дилайла попала в цель. Добрые слова проницательной родственницы зацепились за мою больную душу. Грудная клетка горит огнем. Сердце колотится об неё, как в настоящей лихорадке. Ощущаю всем своим существом его глухие удары. Моё отчаяние толкает меня на смелость. Поднимаю на тётю свои затуманенные глаза и переплетаюсь с ней взглядом. Широко распахнутые голубые глаза светятся шоком. Она ошеломлённо наблюдает за моими действиями, внимательно слушая.

О чём ты думаешь сейчас, Ди? Возможно, о том, что всё зашло куда дальше? О том, что вместо твоей племянницы перед тобой сидит обезумевшая от своей неправильной любви девушка. А может, тебе просто мерзко? Ведь наши чувства, крепкие и возвышенные, считаются в этом мире уродливыми. Извращёнными, аморальными, неестественными. Что ты думаешь о нас теперь? По-прежнему ли ты любишь меня так сильно?

Но она молчит. Просто молчит и сверлит меня взглядом полного сострадания. Таким, что кажется, сердце моё точно не выдержит. Затем Дилайла поднимается с места и садится рядом. Так близко, что её огромный живот упирается мне прямо в бок. Тяжело дыша, я усиленно пытаюсь не заплакать навзрыд. Тёплые, слегка отёкшие руки тёти осторожно касаются моей головы, притягивая к себе. Она целует меня в висок. Долгий поцелуй в волосы и её пальцы, бережно поглаживающие по макушке. Я постепенно расслабляюсь. Ди всё так же молчит. Но что… что говорить?

Так и сидим: с полной кашей в мыслях, с мокрыми от слёз щеками и отсутствием нужных слов. И я благодарна. Бог мой, я так благодарна ей за это. Прикрываю свои веки и представляю чистые, лазурные глаза Уилла. Когда подступающие истерики просятся вылиться наружу, я всегда делаю так. Помню каждую крапинку в его синеве, где-то серую, а где-то и вовсе золотистую. Знаю, как блестят они при солнечном свете. Хочется утонуть. Разбежаться как можно сильнее и, поджав босые ноги, броситься в омут этих озёр. Чарующих и кристально-прозрачных, как и его истинная натура.

Всхлипы прекращаются. Слышу только тихий трепет крыльев птиц, что уже наверняка готовятся ко сну, рокот сверчков и едва уловимый шелест листвы. Вечера здесь ещё прохладные, потому ночной ветерок ощутимо доносится и до нас, постепенно приводя в чувства.

– Не мне осуждать вас, Мими. Но… ты ведь всё понимаешь, верно?

– Умоляю тебя, Ди! Ты ведь хорошая, ты всегда была со мной заодно! Прошу, прошу, не выдавай нас. Мне нужно время. Время, чтобы обдумать всё, чтобы найти выход. Я… я не могу, – голос мой меня подводит. Срывается на тихий хрип, на сокровенную мольбу. Море, что обычно плескалось в глазах тёти, преобразуется в надвигающийся шторм. Вижу в них своё отражение: безумное, шальное. И кажется, что если сейчас она не предоставит нам очередное укрытие, то я просто не выдержу. Я сломлена и так, потому даже любой маленький надлом приведёт меня к окончательной поломке.

– Я хорошая? – горько усмехается Дилайла, и я вижу, как по её щекам снова бегут ручейки. – Я всё равно останусь плохой, милая. При любом раскладе это неминуемо! Либо продолжу своё предназначение неудачницы-сестры, либо стану врагом номер один в ваших с Уиллом глазах!