Запретное влечение - [5]

— Прими ответную благодарность за предложение, но я не могу допустить, чтобы такой гость возвращался из моего дома пешком. Я отказываюсь.

— Что ж, другого ответа я и не ожидал.

Септимус церемонно попрощался с сенатором, и направился к выходу.

— Сенат… — пробормотал он себе под нос, спускаясь по широким ступеням к тому месту, где ждали его носилки. Секст подумал, что Квинт ведет себя очень странно. — Я бы дал тысячу сестерциев, чтобы узнать, почему он так торопится выдать дочь замуж, даже за того, кто ему неприятен.

— Знатная и очень злая женщина в пурпурных одеждах оставила для вас, хозяин, письмо, — старший раб, черный как ночь над Нилом, с поклоном протянул Сексту небольшой свиток. Септимус приложил его к носу. Сандал…

— Ну что ж, посмотрим, что ты пишешь мне, Клодия, — насмешливо сказал Секст, устраиваясь поудобнее на носилках. — Домой! — крикнул он рабам. Носилки мгновенно поднялись вверх. Черные носильщики двигались синхронно, и обладали огромной силой и выносливостью, благодаря чему их хозяин не ощущал ни малейшего неудобства.

В письме было следующее.

«Клянусь, что убью тебя! Я не побоялась воткнуть кинжал в грудь этой любопытной рабыни, не побоюсь умертвить и тебя! Знай, что отныне ты всегда в опасности. Может быть, я подошлю к тебе убийц, может быть, отравителей — каждый миг моя ненависть может поразить тебя! Но у тебя есть последний шанс. Сегодня, когда солнце скроется, я приду к тебе».

— Куасиба! — Секст обратился к старшему рабу. — Я передумал! Я решил посетить термы. Потом мы отправимся в гости к тому, кто меня пригласит, и останемся в доме этого человека на ночь. Вот тебе сестерций, чтобы вы могли купить себе воды и пищи.

— Так вы не намерены возвращаться сегодня домой, хозяин? — уточнил раб.

— Нет, Куасиба. Пока я буду в термах, пусть кто-нибудь из вас сбегает к моему отцу и сообщит, чтобы сегодня ночью в моих покоях выставили усиленную охрану. Женщину, которая придет ко мне, нужно будет выбросить вон. Я напишу записку для семьи.

— Слушаюсь, хозяин.

Куасиба — бывший гладиатор. Септимус выкупил его раненым и лечил, теперь же постоянно держал при себе. Раб выполнял обязанность секретаря, носильщика, охранника, и был даже привязан к своему хозяину. Жизнь в Риме, где были водопровод и канализация, много пищи и доступных женщин, нравилась Куасибе, поэтому отсутствие свободы его не тяготило. Жизнь гладиатора была опасна, но ведь и у себя на родине постоянно приходилось воевать. Когда же Секст выкупил раба, Куасиба решил, что даже если ему когда-нибудь вернут свободу — он останется с хозяином. Что делать с этой свободой? Быть крестьянином сингалезец не хотел, торговать не умел, наниматься в легионеры казалось опасным. Куасиба решил так — ему очень повезло, что он стал рабом Секста.

Юлия переступила порог храма Гестии, и почувствовала могильный холод. Храм богини домашнего очага был одним из самых старых в Риме. Огромные каменные столбы поддерживали своды, терявшиеся в темноте. Запах благовоний, что курились перед огромным изваянием Гестии, дурманил. Сюда приходят молодые девушки, чтобы спросить о судьбе своего брака, сюда приходят замужние матроны, чтобы узнать о причинах постигших их несчастий. Все они возжигают специальные свечи, и засыпают в храме, в надежде получить во сне откровение. Свечи, что делают жрецы храма, особые. Такая свеча стоит триста сестерциев. Если вдыхать ее аромат-то мир вокруг преображается, вспоминая чьи-то лица, невольно открываешь их сходство с каким-либо животным, или какая-то черта характера становится явной, вспоминается интонация разговоров, отчего смысл их становится совсем другим, физически ощущается, как поток времени движется сквозь собственное тело. Это новое, неожиданное, странное осознание мира приводит к тому, что женщины неожиданно понимают или вспоминают нечто такое, что способно указать правильное решение, подсказать выход из ситуации, понять, что же именно стало причиной неудач. Незаметно бодрствование сменяется сном. Сны в храме Гестии бывают странными. Иногда невозможно понять, о чем они, потому что женщина может увидеть свое далекое будущее. Однако жрецы храма всегда сумеют растолковать то, что увидела просящая милости Гестии. За отдельную плату, конечно.

Юлия прошла внутрь храма. В самой его глубине, сбоку, располагался небольшой зал, где можно было приобрести все необходимое для моления. Небольшой коврик из белой шерсти, свеча, благовония, которыми следовало умастить руки, лицо, шею и грудь, тонкий свиток с текстом молитвы Гестии, и описанием действий, которые надлежало совершить. Все это стоило около полутора тысяч сестерциев. Храм Гестии был одним из самых богатых в Риме. Жрецы сохраняли его в первозданном виде, не приобретая дорогих украшений — мрачные каменные своды, почерневшие от дыма, что веками поднимался вверх от ритуальных костров и курений, холод, темнота, странная акустика помещения, не создававшая никакого эха; даже если в храме было много женщин, все равно казалось, что вокруг — гробовая тишина. Огромное изваяние Гестии, сидящей в кресле, расположенное в центре зала, а вокруг простые каменные плиты, отполированные до блеска тысячами женских тел, что простирали руки к богине домашнего очага, моля об ответе, о правдивом предсказании, и зачастую — о помощи.