Запретное видео доктора Сеймура - [30]
Но ведь скрытая запись пациента, безусловно, грубое нарушение правил БМА [5].
Я не думаю, что в тот момент он ясно соображал. Возможно, он считал, что пусть его лучше затаскают за нарушение конфиденциальности, чем за изнасилование. Он думал, что, если запись снимет с него главное обвинение, судить его, если дойдет до осуждения, будут более снисходительно. Цель оправдывает средства, типа того.
Как вы полагаете, это он все сам придумал?
У меня нет возможности узнать это наверняка. Теперь нам известно, что Шерри Томас установила жучок в его мобильном, как только он пришел в СВЦ, и можно предположить, что и тут не обошлось без нее. На записях хорошо видно, как она подводит его к этой мысли. И это делалось не с тем, чтобы защититъ его. Ей просто безумно понравилась перспектива посмотреть на пациентов на приеме у врача. Она была больная. Патологический вуайерист.
А как же Алекс? Разве он не участвовал? Сам-то он не «патологический вуайерист»?
Он не был таким, пока ее не встретил. Да и тогда тоже не стал. Но он слишком далеко зашел и уже не знал, как выбраться.
Значит, он не несет ответственности?
Он поступал неправильно. И знал это. Теперь об этом знает весь мир. Но он никому и никогда не желал зла. Он полностью признал свою вину и твердо решил остановиться. Боже мой, ведь жизнь его трещала по швам. Он был уверен, что у меня роман, что его карьере вот-вот придет конец, что его дочь занимается сексом, а сын ворует. Это была просто черная полоса.
Генеральный медицинский совет расценил это иначе.
Это все политика. Посмертно лишать практики — это абсурд. Они просто старались продемонстрировать всем, что в их ведомстве поддерживается порядок, но если бы они хотели действительно его навести, им следовало бы поменьше давить на врачей. И к тому же изменить процедуру подачи жалоб, чтобы она не была заведомо в пользу обвинителя. На самом деле я думаю, что камеры видеонаблюдения в медицинских кабинетах — это отличная идея.
Разве это не противоречит целям Сеймуровского института?
Вовсе нет. Мы выступаем против принудительного или скрытого видеонаблюдения. Если это делается с согласия и не является обязательным — например, пациент сам может выбрать, выключить камеру или нет, — тогда никаких возражений. Сеймуровский институт не против технологий. Он за конфиденциальность.
Интервью с доктором Тоби Сеймуром
Боюсь, у меня совсем немного времени. Саманта уговорила меня на это интервью, но вообще-то я против. Мы должны отпустить Алекса, пусть покоится с миром. Кроме всего прочего, у меня прием через десять минут.
Я понимаю. Буду максимально краток. Доктор Сеймур, сколько лет вы работали со своим братом?
Более двадцати. Мы вместе открывали эту клинику. Мы учились в одном мединституте. Оба с детства хотели стать врачами. Мы были очень близки.
Что он был за человек?
Это, наверное, звучит нелепо, но я сам толком не знаю. И не оттого, что он оказался не тем, за кого мы его принимали, скорее потому, что он был человеком закрытым. Сдержанным, все в себе. Хороший семьянин. А вытянуть из него что-нибудь было сложно. Но мне он нравился. Основательный, ответственный, на него можно было положиться — он почти никогда не опаздывал, всегда работал дольше, чем положено. Пациенты его любили по большей части — то есть хорошие пациенты.
Хорошие?
Есть хорошие врачи, и есть хорошие пациенты. Боюсь, что на нашем участке осталось не так много хороших пациентов. Много всякого мусора. Сволочи.
Вы считаете своих пациентов мусором?
Я слишком стар, чтобы миндальничать и говорить полунамеками. Я никогда не был таким идеалистом, как Алекс, но всякий, кто проведет в подобном заведении двадцать лет, неизбежно усвоит несколько жестких уроков о человеческой природе. Однако тем хорошим пациентам, что у нас остались, Алекс был вполне по душе, хотя не стану утверждать, что под конец это было взаимно.
А именно?
Он был очень хорошим врачом. Но я не уверен, что он по-прежнему любил людей. Клиника, подобная нашей, — это большое испытание. Такое разрушит любые идеалы. Я думаю, что поворотным моментом послужила эта история с Памелой Джил — когда тот, кто должен быть на его стороне, обернулся против него. Ему все труднее и труднее было поддерживать образ «хорошего» человека. Иногда у меня складывалось впечатление, что он сомневается, ту ли он выбрал профессию. Такая работа в итоге может оказаться по-настоящему неблагодарной. Ты чаще всего хорошо знаешь, с чем к тебе обращаются. А если нет — даешь направление к специалисту. Это вовсе не так интересно и не требует самоотдачи. Вот он и приуныл. Ну и конечно, у него были проблемы в семье.
Он вам рассказывал об этих проблемах?
Он не слишком об этом распространялся. Как я уже говорил, он был человеком сдержанным. Но я умел читать между строк. Тут словечко, там фразочка. Было совершенно очевидно, что у них с Самантой все складывается не слишком гладко. Конечно, новорожденный — это кого угодно доведет. И он беспокоился за Викторию. Полагаю, все это вы знаете. А кроме всего прочего, он чувствовал себя — да, нищим. Сегодня это значит куда больше, чем когда мы начинали. Дом требует ремонта, дети растут, машине уже десять лет. Можно сказать, он был на мели.
«Все существующее – иллюзия. Правда – ложь. Миром правит парадокс. И это дает надежду», – считает герой романа. Разуверившись в любви, он обратил взор внутрь себя и с удивлением обнаружил в своем черно-белом мире мириады оттенков серого. И решил разобраться: Что случилось с женщинами? Что случилось с ним самим? Что вообще случилось?
Тим Лотт (род. 1956) — один из самых популярных современных английских писателей. Первая его книга «Запах сухих роз» (The Scent of Dry Roses, 1996) получила премию «За Лучшую автобиографию» в 1996 г. Роман «Блю из Уайт-сити» (White City Blue, 1999) был удостоен премии Уитбреда в 2000 г. Роман «Штормовое предупреждение» (Rumours of а Hurricane, 2002) признан критиками лучшей книгой года. «Блю из Уайт-сити» — роман о конфликте между дружбой и любовью. Дружбой, замешанной на подтрунивании, пиве и ностальгии по Лучшему Дню, который друзья поклялись отмечать каждый год, несмотря ни на что.
Ник Уда — это попытка молодого и думающего человека найти свое место в обществе, которое само не знает своего места в мировой иерархии. Потерянный человек в потерянной стране на фоне вечных вопросов, политического и социального раздрая. Да еще и эта мистика…
Футуристические рассказы. «Безголосые» — оцифровка сознания. «Showmylife» — симулятор жизни. «Рубашка» — будущее одежды. «Красное внутри» — половой каннибализм. «Кабульский отель» — трехдневное путешествие непутевого фотографа в Кабул.
Повести «Акука» и «Солнечные часы» — последние книги, написанные известным литературоведом Владимиром Александровым. В повестях присутствуют три самые сложные вещи, необходимые, по мнению Льва Толстого, художнику: искренность, искренность и искренность…
Книга Сергея Зенкина «Листки с электронной стены» — уникальная возможность для читателя поразмышлять о социально-политических событиях 2014—2016 годов, опираясь на опыт ученого-гуманитария. Собранные воедино посты автора, опубликованные в социальной сети Facebook, — это не просто калейдоскоп впечатлений, предположений и аргументов. Это попытка осмысления современности как феномена культуры, предпринятая известным филологом.
Почти всю жизнь, лет, наверное, с четырёх, я придумываю истории и сочиняю сказки. Просто так, для себя. Некоторые рассказываю, и они вдруг оказываются интересными для кого-то, кроме меня. Раз такое дело, пусть будет книжка. Сборник историй, что появились в моей лохматой голове за последние десять с небольшим лет. Возможно, какая-нибудь сказка написана не только для меня, но и для тебя…
Не люблю расставаться. Я придумываю людей, города, миры, и они становятся родными, не хочется покидать их, ставить последнюю точку. Пристально всматриваюсь в своих героев, в тот мир, где они живут, выстраиваю сюжет. Будто сами собою, находятся нужные слова. История оживает, и ей уже тесно на одной-двух страницах, в жёстких рамках короткого рассказа. Так появляются другие, долгие сказки. Сказки, которые я пишу для себя и, может быть, для тебя…
Начало XVII века. Голландское судно терпит крушение у берегов Японии. Выживших членов экипажа берут в плен и обвиняют в пиратстве. Среди попавших в плен был и англичанин Джон Блэкторн, прекрасно знающий географию, военное дело и математику и обладающий сильным характером. Их судьбу должен решить местный правитель, прибытие которого ожидает вся деревня. Слухи о талантливом капитане доходят до князя Торанага-но Миновара, одного из самых могущественных людей Японии. Торанага берет Блэкторна под свою защиту, лелея коварные планы использовать его знания в борьбе за власть.
Впервые на русском – новейшая книга автора таких международных бестселлеров, как «Шантарам» и «Тень горы», двухтомной исповеди человека, который сумел выбраться из бездны и уцелеть. «Это поразительный читательский опыт – по крайней мере, я был поражен до глубины души», – писал Джонни Депп. «Духовный путь» – это поэтапное описание процесса поиска Духовной Реальности, постижения Совершенства, Любви и Веры. Итак, слово – автору: «В каждом человеке заключена духовность. Каждый идет по своему духовному Пути.
Джеймс Джойс (1882–1941) — великий ирландский писатель, классик и одновременно разрушитель классики с ее канонами, человек, которому более, чем кому-либо, обязаны своим рождением новые литературные школы и направления XX века. Роман «Улисс» (1922) — главное произведение писателя, определившее пути развития искусства прозы и не раз признанное лучшим, значительнейшим романом за всю историю этого жанра. По замыслу автора, «Улисс» — рассказ об одном дне, прожитом одним обывателем из одного некрупного европейского городка, — вместил в себя всю литературу со всеми ее стилями и техниками письма и выразил все, что искусство способно сказать о человеке.
Впервые на русском – долгожданное продолжение одного из самых поразительных романов начала XXI века.«Шантарам» – это была преломленная в художественной форме исповедь человека, который сумел выбраться из бездны и уцелеть, разошедшаяся по миру тиражом четыре миллиона экземпляров (из них полмиллиона – в России) и заслужившая восторженные сравнения с произведениями лучших писателей нового времени, от Мелвилла до Хемингуэя. Маститый Джонатан Кэрролл писал: «Человек, которого „Шантарам“ не тронет до глубины души, либо не имеет сердца, либо мертв… „Шантарам“ – „Тысяча и одна ночь“ нашего века.