Запретное - [11]

4 Мая

— Когда ты уже представишь меня ему? — печально спрашивает меня Фрэнси. Сидя на нашем обычном месте у низкой кирпичной стены, она смотрит на одинокую фигуру, сидящей, сгорбившись, на ступеньках возле научного корпуса. — У него все еще никого нет?

— Я же уже миллион раз говорила тебе: он не любит людей, — отвечаю я кратко. Я смотрю на нее. Она излучает своего рода неиссякаемую энергию, жажду жизни, которые естественно присущи экстраверту. Практически невозможно представить, что она встречается с моим братом. — Откуда ты знаешь, что вообще нравишься ему?

— Потому что он чертовски хорош! — с чувством восклицает Фрэнси.

Я качаю головой:

— Но вы оба не имеете ничего общего.

— Что ты хочешь этим сказать?

Внезапно у нее появляется обиженный вид.

— Что у него ни с кем нет ничего общего, — быстро заверяю ее я. — Он просто другой. Он… он действительно не разговаривает с людьми.

Фрэнси откидывает назад волосы.

— Ага, я слышала об этом. Неразговорчивый до ужаса. Это депрессия?

— Нет, — я тереблю прядь волос. — В прошлом году школа заставила его встретиться с консультантом, но это оказалось лишь пустой тратой времени. Дома он разговаривает. Такое происходит лишь с людьми, которых он не знает, людьми вне семьи.

— И что? Просто он стеснительный.

Я с сомнением вздыхаю.

— Это мягко сказано.

— Чего он стесняется? — спрашивает Фрэнси. — То есть, он давно смотрелся в зеркало?

— Он ведет себя так не только с девочками, — пытаюсь объяснить я. — А со всеми. Он даже не отвечает на вопросы на уроке — это своего рода фобия.

Фрэнси недоверчиво присвистывает.

— Боже, и он всегда был таким?

— Не знаю, — на мгновение я перестаю теребить волосы и думаю. — Когда мы были маленькими, то были как близнецы. Мы родились с разницей в тринадцать месяцев, но все равно все думали, что мы — близнецы. Мы все делали вместе. То есть, абсолютно все. Однажды у него началась ангина, и он не мог пойти в школу. Папа заставил меня пойти, но я плакала весь день. У нас был свой тайный язык. Иногда, когда мама с папой ссорились, мы притворялись, что не можем говорить по-английски, и целый день ни с кем не разговаривали, кроме друг друга. У нас начались проблемы в школе. Говорили, что мы не хотим ни с кем сходиться, что у нас нет друзей. Но они ошибались. Мы были друг у друга. Он был моим самым лучшим другом во всем мире. И все еще им остается.

* * *

Я возвращаюсь в совершенно тихий дом. В коридоре нет сумок и пиджаков. В надежде я думаю, что она отвела их в парк. Потом я чуть не смеюсь вслух. Когда в последний раз это было? Я иду на кухню: кружки с холодным кофе, переполненные пепельницы и хлопья, затвердевшие на дне тарелок. Молоко, хлеб и масло оставлены на столе, зачерствевший не съеденный тост Кита осуждающе смотрит на меня. Забытый портфель Тиффина на полу. Оставленный Уиллой бант… Звук из гостиной заставляет меня развернуться. Я иду обратно в коридор, замечая, как в пятнах солнечного света выделяются поверхности, покрытые пылью.

На диване я обнаруживаю маму, которая с влажной тряпкой на лбу уныло глядит на меня из-под пухового одеяла Уиллы.

Я смотрю на нее, раскрыв рот.

— Что случилось?

— Я думаю у меня кишечный грипп, милая. У меня болит голова и меня весь день рвало.

— Дети… — начинаю я.

Ее лицо тускнеет, а затем вновь вспыхивает как зажженная в темноте спичка.

— Они в школе, сладенькая моя, не волнуйся. Я отвезла их этим утром, тогда со мной все было в порядке. Только после обеда, я начала…

— Мама… — я чувствую, что мой голос повышается. — Уже 16.30!

— Я знаю, милая. Я встану через минуту.

— Ты должна была забрать их! — Я уже кричала. — Они заканчивают учиться в половину четвертого, помнишь?

Моя мама смотрит на меня, ужасным бездонным взглядом:

— Но разве не ты или Лочен должны сегодня?..

— Сегодня вторник! У тебя выходной день! Ты всегда привозишь их в этот день!

Мама закрывает глаза и издает тихий стон таким образом, чтобы вызвать жалость. Мне хочется ударить ее. Но вместо этого я устремляюсь к телефону. Она выключила звонок, но на автоответчике осуждающе мигает маленький красный огонек. Четыре сообщения из школы Святого Луки, последнее короткое и злое, говорящее, что уже не первый раз миссис Уители сильно опаздывает. Я тот час же набираю ответный звонок, в груди глухим стуком отдается ярость. Тиффин и Уилла будут испуганы. Они подумают, что их бросили, что мама ушла, так как та, когда выпьет, грозится это сделать.

Я дозваниваюсь до секретарши и выпаливаю извинения. Она быстро обрывает меня:

— Дорогая, разве это не твоя мама должна звонить?

— Нашей маме нездоровится, — говорю я быстро. — Но я прямо сейчас выхожу и буду в школе через десять минут. Пожалуйста, скажите Уилле и Тиффину, что я уже еду. Пожалуйста, только скажите им, что с мамой все хорошо и что Мая уже едет.

— Что же, боюсь, что здесь их уже нет, — голос секретарши немного притих. — Полчаса назад их забрала няня.

У меня подгибаются колени. Я опускаюсь на подлокотник дивана. Мое тело становится вялым, я чуть не роняю телефон.

— У нас нет няни.

— Ох!

— Кто это был? Как она выглядела? У нее должно быть имя!

— Мисс Пирс должна знать, кто это был. Вы же знаете, учителя не отпускают детей из школы с кем попало, — опять чопорный голос, связанный с самозащитой.