Запретное чтение - [60]

— Ты что, хочешь, чтобы она стала карликом?! — возмущалась она.

Иэн начал дуть на кофе и отхлебывать его маленькими глотками.

— Я пью… — проговорил он еле слышно между тяжелыми вдохами, — мамин… в «Старбакс»… все время.

Ну да, наверное, мать выпивала свою десятикалориевую дозу, а остатки отдавала сыну. Впрочем, сейчас был неподходящий момент, чтобы плохо думать о его матери. Я со всей силы наступила под столом сама себе на ногу.

Кухня Лабазниковых была выкрашена в бледно-желтый цвет, на полке над мойкой стояли горшочки с травами. Часы на стене показывали десять минут четвертого. Иэн допил кофе, и плечи его немного расслабились.

— Это все из-за стресса, — шепнула мне Марта. — Из-за его бедной матери.

Конечно, она имела в виду вымышленную, суицидальную мать, а не ту, настоящую, анорексичную фундаменталистку. Я кивнула. Она налила Иэну еще одну кружку, потом дала три кружки взрослым и поставила варить новую порцию.

— Это, конечно, не настоящий русский кофе, — посетовал Леон. — От настоящего русского кофе вены чернеют! Твой отец, Люси, варил такой кофе — чистая нефть!

Иэн с влажным сипом втянул в себя побольше воздуха, чтобы осилить фразу:

— Вы были… знакомы с мистером Гуллом… еще в России? — спросил он.

— Ха! — воскликнул Леон. — Ярик Гулькинов учился со мной в одном классе! У него здорово шла математика, и я объясню тебе почему. Вот, например, спрашивает нас учительница: сколько будет семью восемь, а Ярик отвечает: сорок два. Учительница тогда говорит: нет, неправильно. И Ярик начинает объяснять, почему семью восемь — это именно сорок два, и объясняет до тех пор, пока учительница не признает, что это действительно так. А потом еще и заставлял извиняться за ошибку!

— А вы работали… на шоколадной фабрике?

Марта приложила ко лбу Иэна влажное бумажное полотенце.

— Вот подержи-ка так, — сказала она. — И перестань разговаривать.

У Леона был растерянный вид.

— На шоколадной фабрике? — переспросил он. — Нет…

— Но она правда была?

Марта и Леон посмотрели друг на друга поверх головы Иэна и некоторое время продолжали молча переглядываться, будто советовались, как повести себя в этой непростой ситуации — они были похожи на поставленных в тупик встревоженных персонажей какого-то фильма.

Но тут, к моему удивлению, Леон произнес:

— Конечно. Ленинградская шоколадная фабрика. Еще как была. Я открою вам секрет: такого вкусного шоколада я не ел больше никогда в жизни. В подвале у Гулькинова день и ночь трудились люди, причем работали они бесплатно — просто ради того, чтобы получить этот самый шоколад. Прямо как умпа-лумпы[60]. Это был настоящий триумф капитализма!

Тут Леон увидел, что Иэн снова готовится собраться с силами — очевидно, чтобы спросить, что такое капитализм.

— Но Марта права, — поспешил сказать он. — Тебе не надо сейчас разговаривать. Знаешь что: я, пожалуй, отведу Люси в подвал, познакомлю ее с хорьками, а ты пока посиди здесь тихонько с Мартой.

Мне не хотелось оставлять Иэна с кем-нибудь наедине, но у меня совсем не было сил, чтобы спорить, к тому же я была совершенно раздавлена мыслью, что с утра Иэна придется везти в больницу, а у нас даже нет с собой его страхового полиса. И вот я уже была на лестнице, ведущей в подвал и обтянутой ярко-зеленым ковровым покрытием, которое с каждой ступенькой становилось все мягче и мокрее — и под конец мои босые ноги вообще стали в нем утопать, как в болоте. Внизу в трех длинных проволочных клетках нас ждали хорьки — кстати говоря, наиболее вероятная причина приступа астмы у Иэна. Подвал был обшит деревом, здесь была барная стойка и допотопная атлетическая скамья, но все же главное место в помещении занимали клетки: они находились в самом центре подвала, и три изящных зверька элегантно потягивались в свете ламп — их одну за другой включал Леон. Первый, к которому я протянула руку, был персикового цвета с белой мордочкой, а другие два щеголяли в шубках цвета темного ореха. Леон опустился на атлетическую скамью, а я тем временем вежливо уделяла внимание Кларе, Валентине и Леви (к каждой клетке была приделана медная табличка с именем). Чем дольше я на них смотрела, тем больше меня восхищало, как по-змеиному ловко им удается изгибать позвоночник — прямо настоящая йога для грызунов.

Леон у меня за спиной произнес:

— Люси, я уже слышал эту историю. О шоколадной фабрике. Твой отец и Ане ее рассказывал.

Я рассмеялась.

— Да ничего страшного, он просто хотел развлечь Иэна, — сказала я и просунула палец между прутьев клетки, чтобы погладить персиковую Клару, которая казалась самой спокойной из троих. — Отличная история, но я прекрасно понимаю, что она выдуманная, не беспокойтесь!

Леон молчал, и мне стало от этого немного не по себе. Я обернулась, и мне в глаза бросилось странное несоответствие между атлетической скамьей и усталым стариком в пижаме, со слабыми мышцами и больными суставами — трудно было представить, что когда-нибудь он еще решит ею воспользоваться.

— Люси, — наконец заговорил он, — меня всегда беспокоила эта его история про фабрику. Даже когда он рассказывал ее Ане. Но он продолжает ее рассказывать и сейчас, когда прошло столько лет.