Запретное чтение - [105]
Через две минуты Тим стоял у моей двери — широко раскрыв глаза, широко улыбаясь и широко раскинув руки. Он обнял меня так крепко, что даже оторвал от пола.
— Я думал, тебя похитили! — сказал он.
— Так и было. Проходи.
— Я услышал твой унитаз и, такой: «Мамочки, неужели это привидение?» Все отправили меня сюда — проверить. А это ты! Ты здесь! Мы не репетировали, а то я бы голову тебе открутил!
— Я знаю, — сказала я, кивнув. — Это я так подала тебе сигнал. Мне нужна твоя помощь.
Тим уселся на подлокотник дивана и принялся подпрыгивать. Он был весь мокрый после тренировки искусственного дыхания, и, когда зачесал пальцами волосы, в них остались влажные бороздки.
— Ты помнишь того пропавшего мальчика? Ну, из истории про пастора Боба Лоусона?
— Конечно, — ответил Тим и начал было еще что-то говорить, но запнулся и уставился на меня.
На моем лице, вероятно, была написана целая повесть, но мне было плевать. Я с ногами забралась на диван, развернувшись лицом к Тиму. Мне хотелось начать с самого начала, но я не могла решить, когда же все началось. В тот день, когда я познакомилась с Иэном, или в то утро, когда обнаружила его сидящим на корточках за стеллажами? Поэтому я начала с середины.
— Однажды он принес мне оригами в виде младенца Иисуса, — сказала я — и без передышки поведала Тиму всю историю целиком. Ну, в сокращенном виде.
Я понятия не имела, почему решила, что ему можно доверять — возможно, потому что он любил театр, а может, просто потому что он был Тимом, или потому что я могла легко представить его ребенком, сидящим на корточках на полу в библиотеке и читающим «Кроликулу»[80], подпрыгивая точно так же, как сейчас. Но я была права. Ему можно было доверять. Ему можно было бы доверять, даже если бы Иэн все еще был со мной, если бы он до сих пор не нашелся, если бы так и шел со мной рядом, сгибаясь под тяжестью раздутого рюкзака.
— Порясающе, — повторял Тим. — Просто потрясающе! В смысле, мы-то считали, что ты вся из себя приличная библиотекарша. А ты, оказывается, борец за права человека и кто там еще, и даже рискуешь жизнью, мать твою!
Почему-то меня раздражало, что у Тима сложилось такое лестное представление обо мне, поэтому я прервала его тираду.
— Мне нужна твоя помощь, — сказала я. — Твоя, и только твоя, и, прошу тебя, никому ни слова.
Я показала ему журнал и свои списки и объяснила, чего я от него хочу.
— Можешь взять себе все, что есть в квартире, — добавила я. — Все, что осталось. В качестве платы за услугу. Можешь оставить себе или использовать как реквизит — мне не важно. А можешь продать.
Тим обвел взглядом журнальный столик, лампы, восточный ковер, который отец прислал мне на Рождество. Такой замечательной вещи в реквизите нашего театра точно не было.
— Я ничего не возьму, — сказал Тим, и было видно, что он не врет.
Он расхаживал по комнате с видом победителя — именно так он, должно быть, выглядел за кулисами, когда готовился к очередному выходу на сцену.
— Это будет лучшая роль в моей жизни, — произнес он с сияющими глазами.
В ту ночь я спала у себя в квартире — так крепко, как не спала уже несколько месяцев. Тим постучал ко мне в дверь в десять часов утра и сообщил, что «готов к бою».
— Слушай, Люси, я серьезно, — сказал он. — Если этот пастор там и я пырну его ключом, я все испорчу?
— Да, — ответила я, не в силах сдержать смех. — Придерживайся сценария, Тим. К тому же никакого пастора там не будет. Но видок у тебя отличный.
Тим и в самом деле выглядел на все сто. Серый костюм из театральной костюмерной, белая рубашка без галстука, начищенные туфли. Волосы убраны в аккуратный хвостик. В руках — портфель и планшет, к которому прикреплена ручка и что-то вроде анкеты. Я присмотрелась и поняла, что это бланк заявки на театральный абонемент — такие бланки лежали стопкой в фойе театра. Тим только загнул верхний край, чтобы не видно было заголовка. Оба журнала он держал под мышкой.
— Ты разберешься, где какой?
— Непременно, — ответил Тим.
— Ну, ни пуха.
— К черту.
Следующий час я посвятила уборке — не потому, что считала, будто Тим или будущий жилец с большим вниманием отнесется к тому, насколько тщательно вычищен ковер, а потому, что это было единственное занятие, которое я смогла себе придумать. Я протерла уксусом окна, отскребла крутящийся круг из микроволновки и освободила аптечку.
Наконец Тим вернулся, он обеими ладонями забарабанил в дверь и вихрем влетел в квартиру — задыхающийся, раскрасневшийся и абсолютно счастливый.
— Я был великолепен! — кричал он, описывая бешеные круги вокруг журнального столика. — Люси, я был просто охрененно крут, а там, как назло, не оказалось ни одного театрального критика! Впрочем, это не важно! Я был сногсшибателен! И кстати, хочу заметить для протокола: этот мальчишка, конечно, стопроцентный гей. У него это на лбу написано. Но, Люси, ты бы видела меня! Я такой: «Мэм, я хочу предложить вам бесплатную пробную подписку», и она уже хочет взять у меня журнал, но я говорю: «Видите ли, мы обязаны вручать издание исключительно людям из нашей целевой аудитории» — и дальше рассказываю ей, что видел у них во дворе баскетбольное кольцо, и у нее, мол, наверное, есть сын-подросток, тогда она такая: «Нет-нет, моему сыну всего одиннадцать лет», но в этот момент он появляется на пороге у нее за спиной и выглядывает такой: «Что там? Что?» В общем, все получилось просто идеально!
В 1985 году Йель Тишман, директор по развитию художественной галереи в Чикаго, охотится за необыкновенной коллекцией парижских картин 1920-х годов. Он весь в мыслях об искусстве, в то время как город накрывает эпидемия СПИДа. Сохранить присутствие духа ему помогает Фиона, сестра его погибшего друга Нико. Тридцать лет спустя Фиона разыскивает в Париже свою дочь, примкнувшую к секте. Только теперь она наконец осознает, как на ее жизнь и на ее отношения с дочерью повлияли события 1980-х. Эти переплетающиеся истории показывают, как найти добро и надежду посреди катастрофы. Культовый роман о дружбе, потерях и искуплении, переведенный на 11 языков.
Автор много лет исследовала судьбы и творчество крымских поэтов первой половины ХХ века. Отдельный пласт — это очерки о крымском периоде жизни Марины Цветаевой. Рассказы Е. Скрябиной во многом биографичны, посвящены крымским путешествиям и встречам. Первая книга автора «Дорогами Киммерии» вышла в 2001 году в Феодосии (Издательский дом «Коктебель») и включала в себя ранние рассказы, очерки о крымских писателях и ученых. Иллюстрировали сборник петербургские художники Оксана Хейлик и Сергей Ломако.
В каждом произведении цикла — история катарсиса и любви. Вы найдёте ответы на вопросы о смысле жизни, секретах счастья, гармонии в отношениях между мужчиной и женщиной. Умение героев быть выше конфликтов, приобретать позитивный опыт, решая сложные задачи судьбы, — альтернатива насилию на страницах современной прозы. Причём читателю даётся возможность из поглотителя сюжетов стать соучастником перемен к лучшему: «Начни менять мир с самого себя!». Это первая книга в концепции оптимализма.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.