Запретная зона - [57]

— Может быть, они просто решили, что не стоит идти домой; ведь им надо в семь часов утра быть здесь опять, а путь дальний, по дороге на них могут напасть. Да они и проголодаются.

— Я прибью кого-нибудь, если пойду туда; это уже не первый случай. — Он горько усмехнулся и с опаской посмотрел на меня. — Это вам не Англия, — коротко пояснил он и закрыл дверь.

Вновь заговорило радио, репортаж о футбольном матче продолжался.

Сказки для взрослых детей

«Самая черная Африка с самыми светлыми настроениями». «Ньясаленд предлагает вам совершенно необычный отпуск». «Ньясаленд всегда к услугам тех, кто ищет разрядки и нового общества».

Девушка в туристическом бюро Солсбери дает нам брошюрку и застенчиво улыбается, в последнее время не очень многие интересовались этими брошюрами. На снимках — голубые водные просторы и белоснежные яхты; за португальскими горами, там, где стоит памятник первооткрывателю озера Ньяса, вас ожидает попутный ветер.

В клубе работников прессы журналисты, возвратившиеся из путешествия по стране, говорят другое. Корреспондент крупной лондонской газеты рассказывает, как однажды он спросил у какого-то африканца дорогу, а потом этого африканца сильно избили за то, что он якобы снабдил иностранного журналиста пропагандистскими сведениями. Другой английский корреспондент рассказывает:

— После обеда я послал телеграмму в свою газету, а вечером в ресторане услышал, как незнакомые люди обсуждали эту телеграмму. Тут, конечно, не обошлось без тайной полиции.

Все говорили об опасном вакууме в атмосфере полицейского государства, о глухой тревоге, охватившей людей, хоть правительство и утверждает, что в стране все вздохнули с облегчением, когда избавились от неприятных крикунов. Говорили о людях на велосипедах, не поднимающих на вас глаз и дающих уклончивые отпеты, — оно и понятно, ведь всюду есть доносчики. Многие полагают, что за молчанием кроется еле сдерживаемое возмущение, готовое вот-вот прорваться. Но для большинства Ньясаленд — сказочный замок, где по воле злого колдуна все замерло, а люди превратились в камни.

С тех пор как была образована Федерация, численность полиции в Ньясаленде увеличилась на 70 процентов, а население там возросло лишь на семь; то же самое произошло и в Северной Родезии. В Южной Родезии создан даже особый резерв «белой» полиции и в мирное время для европейцев введены военные сборы для так называемой «тренировки на случай мятежей и бунтов». Осенью 1958 года пятьсот таких солдат вылетело на учения в Ньясаленд. Условными наименованиями этих учений были фамилии руководителей Конгресса.

Подобные факты наводят на мысль, а кто же на самом деле размахивает велосипедными цепями и организовывает заговоры?

В течение двадцати лет над африканцами висела угроза образования Федерации. Столько же времени парод Ньясаленда стремился предотвратить вторжение с юга, используя все законные средства: парламент в Зомба, обращения к британскому правительству и генеральному секретарю ООН, делегации в Лондон.

Руководители Африканского национального конгресса совсем не самодержцы. Это люди, которые рискуют потерять средства к существованию, а приобретают лишь право попасть за решетку. Активный член АНК, став известным полиции, лишен возможности поступить на государственную службу или на работу ко многим европейцам. Стать членом Конгресса — это все равно, что добровольно пойти на экономическое банкротство. Вот почему на пятьдесят сочувствующих Конгрессу приходится, наверное, всего один член этой партии.

Важный предмет экспорта Ньясаленда — рабочая сила. Уход на золотые прииски Иоганнесбурга или на фабрики и усадьбы белых в Южную Родезию стал для молодежи своего рода обрядом. Молодежь постоянно сманивают тем, что по-настоящему оплачивают физический труд только на фермах и копях вдали от дома. В стране остаются только женщины и старики, то есть нарушается и личная и общественная жизнь.

Национальный конгресс обвиняет правительство в том, что оно разрешает деятельность южноафриканских агентов по вербовке рабочей силы из Ньясаленда, тем самым лишая страну рабочих рук Соседняя страна — Танганьика пытается приостановить подобную эмиграцию тем, что стала допускать африканцев к видным постам. А в Ньясаленде правительство не решается поддерживать даже кооперативное движение, боясь, что оно может превратиться в политическое.

Только объявив в стране чрезвычайное положение, правительство смогло запретить Национальный конгресс. По крайней мере, лорд Молверн заявил со своей обычной откровенностью, что Ньясаленду необходимо было объявить чрезвычайное положение. Ведь Конгресс был сильным объединением, имевшим 167 отделений, разбросанных по всей стране. Его программа отличалась, вероятно, самой высокой в Африке политической зрелостью. Это был пример того, что неграмотность не означает еще политической незрелости и что для многих даже недолгое пребывание в странах с апартеидом является своего рода политической школой.

Африканцы работают на фабриках и усадьбах белых; в их домах они готовят пищу, стирают постельное белье, ухаживают за детьми. Они знают все, даже самые интимные стороны жизни европейцев. Но не они, а белые кричат: «Мы хорошо знаем наших туземцев! Тем, кто там, в Европе, сидя за письменным столом, пытается дать нам свои советы, следовало бы понять это. Мы-то живем среди них». И это несмотря на то, что почти никто из них не посетил ни одной локации; напротив, многие из них считают, что, если белый проведет хотя бы один вечер в африканском доме, его личность каким-то мистическим образом утратит свои достоинства и цельность. Насколько же хрупка эта личность!