Запретная зона - [4]

Дверь в спальню и в комнату Дженнифер была открыта всю ночь, чтобы собаки и кошки могли беспрепятственно входить и выходить, когда им понадобится. Вслед за Абрахамом они вбежали к нам в комнату, подняли возню с туфлями, потом начали прыгать на постель, так что нам пришлось одеваться в обществе маленьких забавных собачонок.

Домашний телефон Пэрди связан одной линией с пятнадцатью другими телефонами. Когда звонили в один из домов, звонки раздавались во всех шестнадцати. Для разных номеров установлено разное количество длинных и коротких сигналов. Звонки начинались в половине шестого утра: это обычное время телефонных разговоров. Чуть позже жители, пользуясь утренней прохладой, уже выходят на улицу. Люди, живущие далеко от города и не получившие вечерних газет, звонили, чтобы узнать последние цены на табак — начинался сезон продажи табака. Телефонная линия лучше всего работает по утрам, но слышно все равно скверно. Мистер Пэрди, красный как рак, кричал в трубку:

— Доброе утро, говорю. Нет, я совсем не волнуюсь. Я просто пытаюсь сказать «доброе утро». Я абсолютно спокоен.

Он в изнеможении протягивал трубку жене, и она более звонким голосом зачитывала вслух газетную заметку.

В ванной был целый арсенал сывороток против змей. Говорили, что одна из них помогает против всех змей. Но бывали случаи, когда кто-нибудь по ошибке брал не ту склянку и умирал от двойной дозы змеиного яда.

Завтрак очень обилен. Друг семьи Пэрди прислал из Южной Африки копченый окорок. Мы едим кашу и яйца, дыню и виноград. Кошки опять ходят по столу, неторопливо ступая между блюдами.

— Как-то там Петер? — спрашивает миссис Пэрди.

— Недурно, я думаю, — отзывается мистер Пэрди. — Он в Центральной провинции. Там сейчас тихо. Он ведь так хотел по-настоящему отдохнуть. Удит рыбу, а по вечерам бродит по деревням и занимается этнографическими исследованиями.

Петер — их старший сын, которого как резервиста призвали на службу в Ньясаленд.

— Вы не будете против, если мы включим радио и послушаем последние известия, пока завтракаем? — спрашивает хозяйка.

Это наш первый завтрак в Центральной Африке. Мы слышим хорошо поставленный голос диктора с произношением, больше похожим на оксфордский, чем на солсберийский, дребезжание посуды в кухне и стук ножей. Сводка погоды: в Ньясаленде сухо и жарко, средняя температура в Северной Родезии—28 градусов, в районе Кариба — 36. Западные ветры в Южной Родезии и ливни в Солсбери.

«В Блантайре призвана на службу новая партия резервистов… Из Солсбери вылетели с подкреплениями три самолета королевских военно-воздушных сил…»

— Мне вчера рассказывали в банке, что Джон тоже там.

— Да он уже разучился держать ружье.

— Это не так уж важно.

— Я нарежу для мужчин побольше ветчины.

— Абрахам, подай мармелад!

«Из министерства информаций только что поступило сообщение о том, что в Ньясаленде убиты еще четыре африканца. Они были вооружены дубинами и отказались подчиниться приказу. Среди европейцев раненых нет. На этом мы заканчиваем передачу последних известий».

— Мы разделаемся с ними, — говорит мистер Пэрди.

— Передайте, пожалуйста, горох, — просит Дженнифер. Она только что села за стол. Дженнифер в блузке и коричневых манчестерских шортах. Я вспомнил, как кто-то предупреждал нас в письме, что дамам не следует ходить в шортах, чтобы не искушать африканцев. «Как можно! Мы ведь не в Каннах», — с возмущением сказала как-то Анне-Лене одна родезийка шведского происхождения. Значит, они признавали, что чувства африканцев в этом отношении ничем не отличаются от эмоций белых. Почему же они не хотят признавать этого во всем остальном?

— Похоже, в Ньясаленде убито несколько сотен туземцев, — восклицает мистер Пэрди. — Уж я то знаю, чем пахнет, когда сообщают такие новости.

Я было решил, что наш хозяин либерал, которому не нравится, когда правительство пытается скрыть истину. Но он продолжает:

— К чему лицемерить? Мы хотим сами управлять собой и мы должны иметь мужество заявить Лондону, что нам все равно — убиты тысяча или десять африканцев. Раньше они не поднимали шума, а сейчас необходимо дать им урок и показать, что мы не намерены уходить отсюда.

— Милый, зачем так резко? — умоляюще восклицает миссис Пэрди.

— Эта молодая пара только что из Швеции. Мы должны рассказать им, как просто и разумно мы смотрим на все это. К нам нередко приезжают из Англии всякие либералы и крикуны. Поживут здесь неделю и думают, что все поняли.

— Вы ведь пробудете здесь целый год? — обращается к нам миссис Пэрди.

Этим она хотела сказать нам в утешение, что мы-то не относимся к таким крикунам. Ведь у нас не могло быть никаких предвзятых мнений. Не для того же я приехал учиться почти на целый год, чтобы наводить здесь критику.

Мы разговариваем, а Абрахам стоит в дверях буфетной и ждет, когда мы кончим завтракать. По его виду нельзя судить, понимает ли он, о чем идет речь. В этой семье не привыкли сдерживаться в присутствии слуг. Слугам представляется много случаев наблюдать цивилизацию белых, которая должна казаться им странной и непонятной. Когда мы встаем из-за стола, Абрахам молча подходит к миссис Пэрди и протягивает ей листок бумаги и ручку, прикрепленную шнурком к деревянной дощечке. Ни Абрахам, ни миссис Пэрди не произносят ни слова. Миссис Пэрди пишет на бумажке свое имя и слова: «Please, pass» — «Пожалуйста, пропустите». Вечером Абрахам свободен от работы и с этим пропуском может спокойно поехать на велосипеде в Солсбери, не опасаясь никаких неприятностей.