Запретная любовь. Колечко с бирюзой - [31]

Бобби порой был слишком груб. Он имел обыкновение шлепать Кэт по спине, когда у той был особенно потерянный вид — у нее была манера пристально глядеть в пространство, — и громко заявлять:

— А ну, давай, выходи из своего транса, Киска-Кэт, и начинай-ка мурлыкать. Сейчас приготовлю тебе бокальчик. Это именно то, что тебе надо — порция хорошего джина и кампари приведут тебя в чувство.

Если она отказывалась, он все равно смешивал коктейль и заставлял ее выпить.

— Я считаю, что женщинам надо иной раз напиваться до бесчувствия, как это делаем мы, мужики, — сказал он как-то раз Чарльзу. — Если бы они опрокидывали стаканчик чего-нибудь по-настоящему крепкого, то не тужили бы так о своих тайных бедах, верно, старина?

Я взглянула на своего мужа. Сам-то Чарльз отнюдь не был выпивохой, уж во всяком случае пил намного меньше Бобби. И, разумеется, вовсе не возражал, если я предпочитала вместо спиртного выпить стаканчик томатного сока. Но он тут же расхохотался, услышав сентенцию Бобби. Вообще любую шутку приятеля он неизменно встречал смехом.

Мы с Кэт вышли в сад, оставив обоих мужчин все еще хохочущими. В больших глазах подруги стояли слезы. Дрожащими пальцами она поднесла спичку к сигарете. Нервы у нее были в ужасном состоянии. Именно в этот вечер она призналась:

— Не знаю, Кристина, сколько еще буду в силах его переносить. Я так любила Бобби, когда выходила за него замуж! И мы вроде бы замечательно ладили. Но он переменился. Может, у него это просто личина, он, как и я, еще не оправился от удара — гибели нашего дорогого Антони. Но сейчас он не питает ко мне ни настоящей любви, ни сочувствия. Мне иногда хочется бежать от всего этого, даже от Розмари. Вы ведь видите, какая она — вся в папу. Они оба смеются надо мной и всячески донимают.

Мы разгуливали по саду, любуясь цветами. Райс-Холкиты славились подстриженными ограждениями из переплетенного кустарника и роскошными растениями. Наш сад казался совсем крошечным по сравнению с их парком. Но я ясно видела, что богатство и великолепие, включая «роллс-бентли» и большой моторный катер Бобби, для Катрин ровно ничего не значили. Бедная маленькая Кэт грустила о погибшем сыночке, и рядом с ней не было человека, который мог бы ее утешить.

— Я думаю, вам, Кристина, этого не понять, — добавила Кэт. — У вас такие замечательные отношения с Чарльзом!

— Вот уж поистине! — саркастически отозвалась я.

— А что, разве это не так? — удивленно уставилась она на меня.

— Мы просто скрываем свои истинные чувства, Кэт. Я достигла в этом немалого успеха. На самом деле у нас с Чарльзом отнюдь не прекрасные отношения.

— Надо же! — вздохнула Кэт, отвлекаясь на минуту от собственного горя, чтобы посочувствовать моему.

Тогда я довольно подробно рассказала ей, что произошло между мной и Чарльзом. Она была не только удивлена, но и несколько враждебно отнеслась к моей позиции во всей этой истории. Дело в том, что в собственном супружестве холодной была она, Кэт, Бобби же, при полном отсутствии сентиментальности, всегда хотел физической близости, которая жене была ненавистна. Она никак не могла понять, почему мне не нравилось в Чарльзе отсутствие темперамента.

— Да вам радоваться надо, что он вас не трогает.

Меня охватило негодование. Вот нашелся еще один человек, пытающийся убедить меня, будто в моих сексуальных инстинктах есть что-то отталкивающее. Я никак не могла втолковать Кэт, что теперь уже не питаю нежных чувств к Чарльзу и уже больше не хочу спать с ним, но тем не менее мне по-прежнему хочется, чтобы меня любили именно таким образом, как выражалась Кэт.

Мне стало жаль Бобби. Кэт разразилась пространными жалобами по его адресу, приписывая при этом все свои недостатки исключительно нервам.

— У меня тоже нервы не в порядке… — заметила я. — Хотя я не пережила трагедии, подобной вашей.

— Вряд ли вы любите Джеймса так, как я любила Антони, — мрачно произнесла она.

Эта фраза меня шокировала: наверное, в словах Кэт заключалась известная доля истины, однако слышать это было неприятно. Кэт была преданной матерью, всецело посвятившей себя детям — не столько даже Розмари, сколько памяти покойного сына. Его она просто боготворила. Я не могла сказать, что испытываю подобные чувства к Джеймсу. Его я любила меньше, чем свою дочурку. Слишком уж он был похож на моего холодного, неприветливого супруга. Мне часто хотелось проявить любовь к Джеймсу, но он осаживал меня — совершенно так же, как Чарльз.

Я пыталась побольше рассказать Кэт о Чарльзе и своих детях. О том, например, как Чарльз может за целый день, а иной раз и на протяжении нескольких недель, не сказать мне ни единого ласкового слова или хоть раз по-настоящему поцеловать: так, чмокнет в щеку перед уходом на работу. Случалось, забывал меня поцеловать, прощаясь на ночь. Когда он приходил и ложился, я часто уже спала.

Кэт в ответ заявила:

— Я предпочитаю, чтобы меня не трогали.

— Ну, а я — нет, — решительно возразила я. — Я совсем другая. Мне хочется, чтобы муж говорил мне, что любит меня, что я ему нужна, и доказывал бы мне это. Большинству женщин хочется сознавать, что в них действительно нуждаются. Конечно, вы можете сосредоточить теперь все свои чувства на Розмари. Мне же это совсем не подходит. Я не одобряю матерей, которые поощряют своих малышей виснуть на них. Надо воспитывать в детях эмоциональную независимость. И Джеймс, и Диллиан — настоящие Аллены. Оба лишены воображения, флегматичны, целиком сосредоточены на себе. О них мне беспокоиться не приходится.