Запоздалый стрелок, или Крылья провинциала - [10]

– Я согласен, – ответил Алексей Возможный. – Лишь бы скорей наладить выпуск крыльев.

– В первую очередь мне надо выковать научные кадры, – весомо сказал Лежачий. – Сперва – кадры, а потом – крылья.

В этот день, вернувшись в гостиницу, Алексей сделал в своём дневнике такую запись: «На Лежачего надежды мало, но на других и вовсе нет. Дело здесь даже не в бюрократизме (хоть и он есть), а в малой технической применимости крыльев. В век космических ракет и реактивных лайнеров мои к. – „малая механизация“. Но глядя в будущее, я не столько страшусь тихого неуспеха, сколь шумного успеха, моды. Ибо именно за модой следует обычно полное забвение. Великое иногда может стать модным, но часто ли модное становится великим?»

Далее следует такая запись: «Очень соскучился по дому, по Кате. Пусть это старомодно, но меня не тянет в города. Мне нравится жить в Ямщикове. Когда живёшь там, где родился, все вещественные проявления родной природы постепенно включатся в твою жизнь, обретают голос и становятся советчиками и собеседниками. Человек мудр, но есть мудрость и в придорожной берёзе, и в ручье, который ты ещё мальчишкой переходил вброд. Все они могут подсказать что-то. Взамен же они ничего не требуют».

13. Сводка

Алексей Возможный вернулся в Ямщиково и зажил прежней жизнью, аккуратно исполняя свои обязанности на почте.

Вне села Ямщикова происходили в это время следующие события.

В то время как по научной и служебной линии крылья продвигались чрезвычайно медленно, да, можно сказать, и совсем не продвигались, – по линии добровольно-общественной они пошли в ход. Некоторые сельские почтальоны, не дожидаясь того дня, когда крылья поступят в систему Министерства связи и будут им выданы за казённый счёт, стали делать их сами по чертежам, опубликованным в научно-популярном журнале.

Некоторые влюблённые юноши делали по две пары крыльев – для своей возлюбленной и для себя.

Появились любители-крылостроители.

Организовалось всесоюзное добровольное общество «Все на крылья».

Всё чаще можно было видеть летающих людей.

14. Вознесение лежачего

Меж тем в НТЗ «Гусьлебедь» развёртывались научные события.

Получив в веденье своего подотдела разработку темы «Крылья», Лежачий развернул бурную деятельность. Везде и всюду он твердил, что только его подотдел занят перспективной проблемой, в то время как гусь-отдел и лебедь-отдел зашли в творческий тупик. Вскоре в печати появился фельетон, посвящённый НТЗ «Гусьлебедь». В нём критиковались гусисты, лебедисты и сам Рейтузов, зажимающий многообещающую деятельность Лежачего. Так как в БЭБИ давно уже сомневались в деловых качествах Рейтузова, то этот фельетон стал последней каплей, переполнившей чашу административного терпения. Рейтузов был переведён в другое заведение, а главой «Гусьлебедя» стал Лежачий.

Став во главе заведения, Лежачий первым делом добился специализации НТЗ. Так как никому не было понятно, чем занималось заведение до этого, то никого особенно не удивило, что оно взялось за разработку крыльев. В БЭБИ были этим даже довольны: наконец-то заведение занялось чем-то конкретным.

Гусисты и лебедисты стали стаями разлетаться прочь. Их научные труды лежали теперь на чердаке, забытые всеми, но их звания и степени, заработанные этими трудами, оставались при них, и отнять эти звания никто не мог. Поэтому бедность им не грозила. На их места Лежачий набирал новых работников, чтобы ковать кадры. Скромный подотдел «Крылья» разросся, стал полноправным отделом, а затем, в свою очередь, был разбит на отделы. Был создан отдел крыловедов широкого профиля и отдел крыловедов узкого профиля; были организованы отделы, где ковались крыловеды-моделисты и крыловеды-экономисты; крыловеды-бионики и крыловеды-электроники; крыловеды-эстетики и крыловеды-энергетики; крыловеды-маринисты и крыловеды-гигиенисты; крыловеды-метеорологи и крыловеды-психологи; крыловеды-антиаварийщики и крыловеды-гарантийщики.

Была реорганизована и расширена и многотиражка заведения. В состав её редколлегии включили высокопродуктивного поэта Переменного. Правда, дополнительного места в штате редакции для него выхлопотать не удалось, и поэт был зачислен в заведение как крыловед-испытатель. Переменный обязался выдавать ежемесячно не менее четырёх погонных метров бодрых, звонких стихов и сразу же приступил к делу:

В пыли на земле я ишачил,

Всю жизнь от бескрылья страдал.

Явился товарищ Лежачий —

И лёгкие крылья мне дал.

И мне впереди замаячил

Крылатого солнца рассвет.

Веди ж нас, товарищ Лежачий,

Дорогой научных побед!

В часы, свободные от выполнения своих прямых творческих обязанностей, Переменный писал любовно-упадочную лирику:

Других ты любила, а мною бросалась —

А я ж неплохой человек, —

И в сердце моём голубая усталость,

Тобой я обманут навек.

Я в лес ухожу, тебе больше не веря,

Грустя на осенний мотив…

Примите ж меня, всевозможные звери,

В бесхитростный свой коллектив!

Дела Лежачего шли в гору. О нём трубили как о человеке, который открыл способного, но малограмотного изобретателя-самородка Алексея Возможного – и задался благородной целью научно обосновать теорию индивидуального полёта на машущих крыльях и практически подготовить модель крыльев для массового производства.