«Запомните меня живым». Судьба и бессмертие Александра Косарева - [14]
Глава четвертая
Выбор
И Ягода, и Ежов иногда заезжали по делам в Центральный Комитет комсомола. А уж когда намечались праздничные собрания, их приглашали как почетных гостей.
29 ноября 1938 года утром Александр Васильевич Косарев пересек порог мрачного дома на Лубянке, с вывеской «Народный комиссариат внутренних дел СССР», впервые. И не по своей воле. И не один, а в сопровождении конвоя. Никто ему тут не был рад, никто не предложил присесть, не угостил чаем.
Машины остановились у главного корпуса, и Косареву было слышно, что какой-то автомобиль уже проехал через ворота. Может быть, в этой машине находилась его жена.
Солдат приказал ему выходить. И Косарев впервые увидел этот двор, узкий, как ущелье, окруженный со всех сторон шестиэтажными зданиями. Его вели, постоянно толкая прикладом карабина в спину, в чем совершенно не было нужды. Затем Косарев оказался в помещении, похожем на небольшой зал ожидания. И как в зале ожидания вдоль стен, на рядах стульев сидели мужчины и женщины в оцепенении от недавнего ареста и в полном молчании. Рядом с ними лежали узлы с вещами.
У Косарева не было вещей.
Александр Васильевич не мог не заметить, что — как описывали эту ситуацию другие люди — некоторые смотрели прямо перед собой, как бы ничего не видящими глазами. Другие в пол. Но кое-кто узнал Косарева по портретам в газетах и чуть заметно кивнул. В этом «предбаннике», похожем на преисподнюю, стояла тишина, лишь изредка всхлипывали женщины.
Прошло, наверное, не меньше двух часов, как его вызвали по фамилии.
В соседней комнате, напоминающей армейскую каптерку, полки до потолка были уставлены узлами и чемоданчиками, корзинами и пакетами.
За пультом стояли офицеры НКВД и женщины-врачи в белых халатах.
— Фамилия, имя и отчество?
— Косарев Александр Васильевич.
— При вас имеются деньги или какие-нибудь ценные вещи?
Косарев предъявил бумажник, часы, удостоверение. Его попросили также снять с брюк ремень, отвинтить орден Ленина с пиджака, вывернуть карманы — на стол легли монеты, немецкая зажигалка, подарок друзей из Коминтерна. Взамен арестованному выдали две расписки: вернем, когда выйдете на волю.
Ну, конечно…
— Заключенный, раздеться догола!
— Это обязательно, товарищи? — решил уточнить Косарев. — Я же отдал вам все, что было в карманах.
— Молчать! Никакие мы вам не товарищи! Снимайте одежду!
К нему еще обращались на «вы». Наверное, этого требовала инструкция.
Косарев разделся, но холода не ощутил: батареи шпарили на совесть. Его увели за ширму для досмотра, где заставили принять разные позы, осмотрели рот и зубы, велели одеваться. И конвой повел его по переходам, лестничным клеткам, пока они не оказались в длинном коридоре с множеством дверей.
Надзиратель открыл камеры и втолкнул Косарева внутрь.
Это была одиночка.
Он очутился в душной, но довольно чистой камере. У стены стояла кровать с матрасиком, покрытым серым солдатским одеялом, рядом с нею тумбочка, в углу бачок, накрытый крышкой, — параша.
Косарев подсчитал шаги: четыре небольших шажка вдоль и три поперек. Окно прикрывал козырек, но если прижаться к нему, виднелся кусочек неба.
В такой же, наверное, камере, только не в одиночной, а возможно даже в общей, человек на тридцать-сорок, как тут принято, чтобы покрепче унизить, — заперли и Машу.
Около пяти утра 29 ноября дежурный по НКВД вошел с докладом в кабинет бодрствующего Берии. Чтоб не заснуть, тот пил чашку за чашкой крепкий сухумский кофе.
— Вслед за Косаревым и его женой к нам доставлены секретари Центрального Комитета комсомола Пикина, Лукьянов, Горшенин, Богачева…
— Ишь ты, секретари! — буркнул Берия. — Бывшие секретари, бывшие! Здесь у нас не комсомольский пленум!
Косарев устроился на койке, положил руки за голову, чтобы вздремнуть. Сколько удастся. Может, пару часов, может, несколько минут. Вырвать время для сна — старая привычка со времен Гражданской войны…
Как ни странно, арест и Лубянка отчасти сняли с него нервное напряжение, которое Саша испытывал последние месяцы, а особенно в ноябре, потому что Лубянка оказалась вехой определенности. Не нужно больше гадать и не на что надеяться. На свободу? Глупо, вообще. Сталин из своих когтей очень редко кого выпускает. На небольшой срок в ГУЛАГе? Может быть.
Пытаясь заснуть на этой железной койке, — где бог весть кто только не отлеживал себе отбитые или целые бока, кто только не надеялся на лучшее! — Косарев вспоминал ту, о которой думал всегда: свою Марусю, Машу, Марию, Марико…
Двадцать седьмой год оказался подъемным для Саши Косарева, удачным, с неожиданными поворотами.
Тогда он работал в Московском горкоме, его прочили в первые секретари. А квартиры не имел. Жил он вместе с Георгием Беспаловым, Гошей, в гостинице с громким названием, но весьма скромным бытом — «Париж». В ту пору вместо нэпманского «Париж» ее называли 27-й Дом Советов. Там же временно размещали многих партработников с периферии. Одни ждали квартиру в Москве, другие, наоборот, — перевода на периферию.
«Париж» снесли еще до войны, построили на этом месте серую скалу Госплана СССР, а теперь в Охотном Ряду заседает российская Дума.
Рядом с Косаревым жил Николай Чаплин, двери комнат рядом, и поэтому вечерами туда набивалось много молодежи. Приходили и девчонки, с которыми запросто можно было закрутить роман, но Косареву они не нравились.
Часто, когда мы изучаем историю и вообще хоть что-то узнаем о женщинах, которые в ней участвовали, их описывают как милых, приличных и скучных паинек. Такое ощущение, что они всю жизнь только и делают, что направляют свой грустный, но прекрасный взор на свое блестящее будущее. Но в этой книге паинек вы не найдете. 100 настоящих хулиганок, которые плевали на правила и мнение других людей и меняли мир. Некоторых из них вы уже наверняка знаете (но много чего о них не слышали), а другие пока не пробились в учебники по истории.
В книге собраны воспоминания об Антоне Павловиче Чехове и его окружении, принадлежащие родным писателя — брату, сестре, племянникам, а также мемуары о чеховской семье.
Дневники Максимилиана Маркса, названные им «Записки старика» – уникальный по своей многогранности и широте материал. В своих воспоминаниях Маркс охватывает исторические, политические пласты второй половины XIX века, а также включает результаты этнографических, географических и научных наблюдений. «Записки старика» представляют интерес для исследования польско-российских отношений. Показательно, что, несмотря на польское происхождение и драматичную судьбу ссыльного, Максимилиан Маркс сумел реализовать свой личный, научный и творческий потенциал в Российской империи. Текст мемуаров прошел серьезную редакцию и снабжен научным комментарием, расширяющим представления об упомянутых М.
Виктор Гюго — имя одновременно знакомое и незнакомое для русского читателя. Автор бестселлеров, известных во всём мире, по которым ставятся популярные мюзиклы и снимаются кинофильмы, и стихов, которые знают только во Франции. Классик мировой литературы, один из самых ярких деятелей XIX столетия, Гюго прожил долгую жизнь, насыщенную невероятными превращениями. Из любимца королевского двора он становился политическим преступником и изгнанником. Из завзятого парижанина — жителем маленького островка. Его биография сама по себе — сюжет для увлекательного романа.
Эта книга о трагической судьбе талантливого советского зодчего Мирона Ивановича Мержанова, который создал ряд монументальных сооружений, признанных историческими и архитектурными памятниками, достиг высокого положения в обществе, считался «архитектором Сталина».
«Мне некого было винить, кроме себя самой. Я воровала, лгала, нарушала закон, гналась за кайфом, употребляла наркотики и гробила свою жизнь. Это я была виновата в том, что все мосты сожжены и мне не к кому обратиться. Я ненавидела себя и то, чем стала, – но не могла остановиться. Не знала, как». Можно ли избавиться от наркотической зависимости? Тиффани Дженкинс утверждает, что да! Десять лет ее жизнь шла под откос, и все, о чем она могла думать, – это то, где достать очередную дозу таблеток. Ради этого она обманывала своего парня-полицейского и заключала аморальные сделки с наркоторговцами.