Заплыв домой - [9]

Она наблюдала, как волны бьются о гальку. Море вбирало в себя пластиковые пакеты, скопившиеся на пляже за день. Пытаясь растянуть то, что осталось от кофе, на время, достаточное, чтобы оправданно занимать место за столиком на двоих, она гнала от себя мысли, которые возвращались, как волны на берег.

В их лондонском доме она существовала как призрак. Когда она возвращалась домой из очередной зоны военных действий и обнаруживала, что крем для обуви или запасные лампочки переложены в другое место, вроде бы почти туда же, где раньше, но все-таки не туда, она понимала, что в собственном доме у нее тоже нет постоянного места. Чтобы делать работу, выбранную для себя в этом мире, она рисковала лишиться места жены и матери, непостижимого места, населенного призраками всего, что было бы взвалено на нее, если бы она осталась. Она пыталась быть кем-то, кого совершенно не понимала. Женщиной сильной, но хрупкой. Даже если она понимала, что быть волевой и решительной не значит быть сильной, а быть нежной не значит быть хрупкой, она не знала, как приложить это к собственной жизни, и к чему это все приведет, и чем это может утешить, когда субботним вечером ты сидишь у моря в одиночестве за столиком на двоих. Когда она возвращалась в Лондон из Африки, Ирландии или Кувейта, Лора иногда приглашала ее пожить в кладовой над их с Митчеллом магазином в Юстоне. В каком-то смысле это был период выздоровления. Изабель целыми днями лежала в кровати, и когда в магазине не было посетителей, Лора приносила ей чай. У них не было ничего общего, кроме того, что они знали друг друга целую вечность. Время, проведенное вместе, хоть что-то, да значило. Им не надо было ничего объяснять друг другу, или проявлять вежливость, или заполнять паузы в разговорах.

Она пригласила Лору с Митчеллом пожить с ними на вилле во Франции и удивилась, как быстро они согласились. Практически сразу. Обычно, чтобы закрыть магазин и привести в порядок дела, им требовалось больше времени.

Бенгальские огни на бокалах с мороженым уже догорели. Одна мамаша вдруг заорала на своего пятилетнего сына, уронившего мороженое на пол. Это был вопль лютой ярости. Изабель видела, что женщина страшно устала. И эта усталость прорвалась гневом. Женщина ползала на коленях, стирая мороженое с пола бумажными салфетками, которые ей беспрестанно передавала многочисленная родня. Изабель чувствовала безмолвное неодобрение, исходившее от этих женщин, когда они с осуждением поглядывали на нее, сидевшую в одиночестве, но была им благодарна. Она обязательно приведет Нину в этот ресторан и купит дочке мороженое с бенгальскими огнями. Эти женщины устроили своим детям маленький праздник, и он послужит ей образцом для подражания.

Стены, которые смыкаются и размыкаются

Нина наблюдала, как Китти Финч прижимает ладони к стенам гостевой комнаты, словно пробуя их на прочность. Крошечная комнатушка выходила на задний двор виллы, желтые шторы на единственном окне были плотно задернуты. Из-за этого в комнате было темно и душно, но Китти сказала, что ей так нравится. Они слышали, как наверху в кухне Митчелл фальшиво поет что-то из «АББЫ». Китти сказала Нине, что она проверяет стены не просто так. У виллы шаткий фундамент. Три года назад бригада халтурщиков из Ментоны делала здесь капитальный ремонт. Трещины расползлись повсюду, и горе-работники наскоро залепили их совершенно неправильной штукатуркой.

Нина не уставала поражаться, как много всего знает Китти. А что такое тогда правильная штукатурка? Китти Финч приходилось работать в строительной отрасли? Как ей удавалось собирать волосы так, чтобы они не выбивались из-под защитной каски?

Китти как будто прочла ее мысли, потому что сказала:

— В правильной штукатурке обязательно должен быть известняк.

Встав на колени, она принялась рассматривать растения, которые собрала на церковном кладбище сегодня утром.

Ее зеленые ногти бережно поглаживали треугольные листья и белые соцветия, которые, как Китти объявила, сморщив нос, пахли мышами. Она собирала семена растений, чтобы их изучить, и Нина, если захочет, может ей помогать.

— Что это за растение?

— Это Conium maculatum. Из того же семейства, что фенхель, укроп, пастернак и морковь. Я удивилась, когда увидела, что он растет на церковном дворе. У него листья, как у петрушки, да?

Нина не знала, какие листья у петрушки.

— Болиголов пятнистый. Твой папа наверняка знает, что это такое. Раньше детишки делали из болиголова свистульки, и многие отравились, потому что он ядовитый. Но древние греки считали, что он лечит опухоли.

Китти не сиделось на месте. Развесив в шкафу все свои летние платья и расставив на полке несколько изрядно потрепанных, вусмерть зачитанных книг, она побежала наверх, чтобы еще раз посмотреть на бассейн, хотя на улице было уже темно.

Вернувшись, она объяснила, что в бассейне теперь есть подсветка.

— В прошлом году ее не было.

Она достала из синей холщовой сумки плотный конверт формата A4 и принялась задумчиво вертеть его в руках.

— Это стихотворение, — сказала она, помахав Нине конвертом, — которое твой папа обещал прочитать сегодня вечером. — Она слегка прикусила верхнюю губу. — Он сказал, чтобы я положила его на столик у дверей его спальни. Сходишь со мной?