Записные книжки - [35]

...Ваши репортеры болтают массу лишнего. "Он схватился руками за ручку двери". Зачем здесь лишнее слово "руками"? Понятно, что за дверь не хватаются ногами. Надо экономить слова. Они как будто сидят у мамы за чаем, болтают... и т.д.

Придя к себе, зав. хроникой дословно повторяет это хроникерам.

Надо ставить себе большие цели.

Сидят крепко, как коренные зубы.

Парень, который пишет роман, рассказывает, как это трудно. (Надо постоянно отмечать, кто встал, кто говорит и т.д.)

Спасение девицы, - когда он ее спас, то захотелось утопить ее снова.

Выпускающий: когда кто-нибудь подходит и говорит, что надо перебрать заголовок, и поставить жирную линейку сверху, и отбить заметку концовкой, и выбросить рисунок, и взять передовую на шпоны, и переверстать фельетон, - я готов убить его на месте. И поверьте, если бы судья был выпускающим, он оправдал бы меня...

Спирали выкидывает...

А редактор смотрит на него одним глазом и говорит: - Знаете что, старина? Давайте его сократим.

- Пойдем обедать.

- Погоди. Сейчас я покурю, потом прикончу старика Чарова и т.д.

Он относился к фельетону, как к ядовитому животному.

Разве вы газетчики? Вы куры.

Когда я верстаю, - я бог.

Клюет всякая пролетная, прожорливая птица.

Это для слонов, и то вредно (слушать).

Писание фельетона (семафоры - бедствие).

Это колебание воздуха. Все равно, что писать на заборе.

- Лифшиц! Как пишется слово "кожаный"? Одно "н" или два?

- Одно.

- А почему в других словах два? Мне это кажется несправедливым.

- За последнее время я порываюсь писать слово "двадцать" с "д" на конце.

Как человек пишет фельетон. Градация настроений. Кокетство с темой снимает волоски с пера и т.д. Фельетон не кусается. В когтях у фразы. Тема была как персик.

Это не фельетон, а какой-то сироп из ошибок и запятых, жеваная бумага.

Это не компот. И фельетон весь в шрамах.

Фельетон пишут, как шьют сапоги... Как поет птица.

Лутковский - издатель "Киевской мысли" - картежник, которого убедили в том, что он социалист.

Репортер под столом.

Репортер, передававший библию при взятии Плевны.

Дебют начинающего репортера. Скандал с представителем. Все ждут. Утром находит три строчки.

- Ладно, я сломаю пополам, но добьюсь...

Эта ветхая ложь.

Как человек покупает шляпу к приезду делегации.

Земля тихо поскрипывает на своей оси.

В ее лице чего-то не хватало до полного безобразия.

Человек рассказывает потрясающую редакционную новость. Его жадно слушают, он растягивает: "Какая это птичка села? Сорока, должно быть?"

От них на сердце заводятся мокрицы.

Придать характеру Михайлова больше вспыльчивости. (Цезарь в "Ранней весне", Ирландец в "Перелетном кабаке".)

Угробить разве Михайлова?

Сцену со стариком выкинуть. Пусть Михайлов притащит старого, прожженного мошенника.

...Ночь стояла тиха, свежа, ночь любовников и романсов. Поцелуи и рифмы носились в воздухе. Голубая стеклянная луна застыла на небе, годная только для рифмы к слову "она". Цветы пахли, тени чернели, звезды ожидали, чтобы их сравнили с чьими-то глазами. Ночь знала свое дело - недаром ее тренировали поколения влюбленных: вот с заученной добросовестностью защелкал соловей.

Я и город обменялись взглядами взаимной ненависти...

И вот это: голубое, томное, пахнущее парфюмерией роз и тополей, осмеливается называться природой! Каждый сантиметр этого ветра, качание этих лип и угасание закатов обыграны гитарой и опеты стихами. Они вобраны в обиход, они стали бытом - и эта луна блестит для влюбленных так же, как позже заблестят для них никелированные шары на двуспальной кровати. Обогретым, отстоявшимся уютом веет от этой природы. И мне кажется, подойду, толкну эту ночь плечом, и она закачается, как кулиса на сцене...

АВТОБИОГРАФИЯ

(Отрывок)

Чтобы разом покончить с анкетными вопросами, сообщу коротко, что я родился в 1903 году, в семье рабочего-железнодорожника. Мои родители решили дать мне тщательное воспитание, - с этой целью меня секли не реже 3-4 раз в год. Довольно о детстве, - все это не интересно не только для большинства читателей, но и для меня лично.

Интересное в моей жизни начинается с 1918 года, когда я с группой товарищей организовал в г.Борисоглебске ячейку комсомола. Мы устраивали митинги, бегали по собраниям, писали статьи в местную газету, которая их упорно не печатала; я имел даже наглость выступить с публичным докладом на тему "есть ли бог" и около часа испытывал терпение взрослых людей, туманно и высокопарно доказывая, что его нет. Это было ясно само собой: если б он был, он не вынес бы болтовни пятнадцатилетнего мальчишки и испепелил бы его на месте.

В город пришли казаки и искрошили 300 человек наших. Казаков выгнали. Наступил голод, меня послали в уезд собирать хлеб. Летом опять пришли казаки, и я вступил в отряд Красной молодежи. Через две недели мы с треском выставили казаков из города, а еще через месяц они опять нас выставили. На этот раз я остался в городе и попробовал вести среди белых пропаганду. Но в красноречии мне не везло никогда: комендант города отдал приказ о моем аресте, пришлось скрываться и прятаться.

Потом их выгнали опять.