Записки ящикового еврея. Книга вторая. Ленинград. Физмех политехнического - [137]

В Чехословакию вернулся в 1959 году – Хрущев продвинул его руководить там философией. В 1962 году вышел на пенсию и возвратился в СССР. В 1976 году он выпросился «умирать» к дочери в Швецию и стал невозвращенцем. Успел еще обобщить свой опыт в книге воспоминаний «Мы не должны были так жить», выпущенной в Нью-Йорке в 1982 году. Хотя в этой книге он не упомянул свою эпохальную погромную статью «Вредительство в науке», но признал: «… считая себя, так же как и мои коллеги, компетентным судить по всем вопросам, во всех областях знания… мы наломали немало дров, нанесли несправедливые обиды не одному ценному научному работнику, из которых многие потом были репрессированы и погибли,… и повредили развитию советской науки, равно как и ее престижу в глазах иностранной интеллигенции, да и социализму и коммунизму в целом нами был причинен громадный ущерб».

100. Невредимым прошел весь жизненный путь только сын сельского псаломщика А.А. Максимов, окончивший Казанский университет по физхимии и опубликовавший в год окончания единственную статью по специальности. Он же нанес и самый значительный урон физикам (в т. ч. Иоффе и Френкелю) и философам, не забыв разоблачить и своих «коллег» Гессена и Кольмана. Его удалось «успокоить» только в 1954 году физикам-ядерщикам, «уйдя» его на пенсию членкора, на которой он безбедно существовал еще двадцать лет, отравляя существование многим достойным людям дальнейшими публикациями.

Зимний поход на Кольский

121. Пустить под трамвай – совершить групповое изнасилование.

123. Начав работать в 16 лет на заводе «Большевик» (до и после Обуховский завод) в заводской лаборатории, курируемой Иоффе, проявил изобретательский талант, стал сотрудничать с Физтехом. Решил поступать на физмех, но провалил экзамен по физике. Закончил ЛЭТИ. На физмех вернулся в конце пятидесятых уже прфессором. Пионер в разработках МГД генераторов в Союзе.

125. Для механиков создание установки, как правило, не предусматривалось (турбину или систему управления сложным объектом за полгода было создать нереально). Поэтому на практике дипломник должен был получить задачу. После еще одной летней сессии (два экзамена по специальности) и проверки корректности задачи для диплома, механиков отпускали на диплом, т. е. на полгода позже физиков. «Проверка на дорогах» для механиков осуществлялась еще и потому, что уровень профессоров и преподавателей на кафедре был заметно выше тех, кто ставил задачи «в промышленности» – специалистов в ведущих НИИ и КБ (академики Новожилов и Кузнецов дипломниками не занимались). Совсем не так было на физических кафедрах – уровень сотрудников Физтеха был выше тех, кто преподавал на кафедрах экспериментальной ядерной физики и изотопов, поэтому физиков можно было отпускать на диплом раньше.

40-летие физмеха

128. Один из таких «громил», «сопровождающих», «секретарей» подменял экскурсовода в музее Курчатова в институте Атомной энергии его имени. Он с удовольствием рассказывал о разных интересных случаях, которые происходили с его подопечным – «Бородой» и как ему, «секретарю», удавалось успешно решать возникающие проблемы. Когда он показал фотографию Курчатова, купающегося в море и его самого, стоящего в плавках на кромке пустого (осеннего?) пляжа, кто-то спросил: «Ну а если вынырнул бы аквалангист и напал на Курчатова?». «Убил бы гада – вот этими руками». Руки были впечатляющими. «Ну, а если бы их было много и с автоматами?» «Убил бы гада!». Мы сначала не поняли, а потом дошло – он имел в виду подопечного – такая была инструкция.

128. Стать учеником кого-нибудь на западе, сравнимого с Резерфордом, было нереально по двум причинам. Во-первых, резерфорды не рождаются так часто. Во-вторых, в СССР выехать за границу было нереально не только нам, студентам, но и Капице и Ландау и большинству других академиков, даже не причастных к атомным или другим секретам.

Veritas in vinum bonum

140. Красивое имя Намирса придумал ее и Танин отец – Андрей Михайлович Неусыпин, составив его из своих инициалов и инициалов своей супруги, матери девочек – Розовой Софьи Алексеевны, соединенных союзом – в этом случае буквой «и».

Прощание с туризмом

153. Карты были ужасными – почти все, что было крупнее 10-километровок секретилось, а доступные 5 и 10 километровки искажались. До этого группа ходила по Карельскому перешейку и пользовалась фотокопиями довоенных финских 50-метровок (50 м в сантиметре). Следуя карте, они вышли на хорошую, но заброшенную тропу и наткнулись на колючую проволоку. Попробовали ее обойти – не видно было как. А вот за проволокой тропа продолжалась и была хорошо видна, как и лаз, находящийся чуть в стороне рядом с проржавевшей таблицей «запретная зона». Так как никаких подозрительных объектов ни на финской, ни тем более на мелкомасштабной советской картах не было видно, пролезли и пошли по тропинке. Она превратилась в дорожку, а потом в асфальтовый проход, выведший их на бетонку аэродрома. Пошли по краю аэродрома и через несколько минут к ним подъехал грузовик с вооруженными винтовками Мосина солдатами. Их погрузили и повезли в спецчасть. Все было ясно: шпионы (на шеях висело два фотоаппарата) и диверсанты (берданка на плече). Неопровержимой уликой была и карта на иностранном языке, более подробная, чем была в штабе части. Не знаю, сколько их продержали, но разрешили созвониться с институтом и турклубом.