Записки ящикового еврея. Книга третья. Киев. В ящике - [6]

В Киеве Лёпа, прежде всего, стал прописывать Ко́зу (а следовало устраиваться на работу). В милиции вежливый начальник в паспортном столе спросил, почему у него стоит временная таганрогская прописка. Лёпа бесхитростно ответил, что он там был по направлению после института. «Значит, Вы не выписались, как положено, в свое время, из Киева?». Лёпа смутился. О маминых усилиях сохранить возможность его возвращения в Киев он, может быть, и не знал. «А теперь хотите прописать и вывезенную из Таганрога жену?». Не знаю, присутствовала ли при этом Ко́за. Ее рыжие, выкрашенные в почти красный цвет волосы, респектабельности ей, как будущей киевлянке, в глазах начальства не добавляли. Начальник взял Лёпин паспорт и решительно перечеркнул его киевскую прописку. Без прописки нет работы. Возвращаться в Таганрог? — Но Ко́за не для того выходила замуж за Лёпу, чтобы вернуться домой. Помыкавшись месяца полтора без работы, Лёпа нанялся в единственное место, куда его взяли — в зоопарк, кормить зверей.

КПИ и зоопарк находятся напротив друг друга. Однажды на Лёпу наткнулся любимый профессор М. И. Карновский. Любовь была взаимной — Марк Ильич выделял Лёпу из группы. Он взял его на кафедру, но постоянной работой обеспечить не мог — прописка мешала. Но отношения кафедры гидроакустики и п/я 153, были довольно тесными. И директор НИИ, к тому времени уже Н. В. Гордиенко, взял не прописанного Лёпу на работу старшим инженером. С пропиской тоже вопрос решили — сотрудник НИИ Глазьев прописал Лёпу в генеральском частном доме своего отца на Нивках.

Эту историю я не знал, а выписали меня из Киева в 1958 году, когда я поступил в ЛПИ.

Освобожденный, как и Нина, от любой прописки, но со свежим штампом о браке, я начал искать работу. Меня тут же вернули к исходной точке — сначала прописка. Но для прописки нужно было и основание — например направление на работу, а у меня было свободное распределение. Площади трехкомнатной «распашонки» для прописки нас двоих не хватало. Папа послал меня к бабушке, которая, как он думал, знала пригороды Киева, где жили ее знакомые из сел, в том числе в собственных домах. Бабушка сказала, что за Киевом есть хутор Нивки, и там, где именно, она четко не помнила, жила до недавнего времени ее молочница. На окраинах Киева я давно не был и, хотя представлял, что там может быть, но все-таки туда поехал. Добрался с двумя пересадками. Нивки уже были «они», а не он (хутор). Застроены пятиэтажными домами, из-за которых кое-где выглядывали коттеджи. Не селян, конечно, а отставных военных высокого ранга. Правила прописки те же, что и в центре Киева.

Наш паспортный отдел там и находился — прямо на Крещатике. Я уж и не помню, зачем я туда пришел — не прописываться же. Понятно, что это было невозможно, а приемов типа «может, как-то договоримся» я и тогда не знал, и потом так им и не выучился. Кроме всего, этого «как-то» у нас и не было, да и обсуждать его прямо в паспортном столе смысла не имело. Все-таки я просунул голову в окошко и увидел капитана милиции со спокойным, внимательным лицом. Я рассказал капитану свои обстоятельства, показал документ о свободном распределении, не утаил и того, что ждем ребенка.

Может быть, это обстоятельство и сыграло роль.

Капитан Иванова покачала головой, подумала и сказала: «Вот Вам анкета, заполните правильно все графы. Принесите все документы, включая просьбу квартиросъемщика и согласие ведомства, за которым числится дом. Графу „состоите ли в браке“ не заполняйте. По правилам сын всегда может быть прописан на площади родителей. Дежурю я через день в это же время».

Через день, не веря, что меня пропишут,[12] я подал документы в окошко. Через двадцать минут получил штамп в паспорте.

Ну, теперь-то, какие проблемы? И я помчался в Институт Кибернетики, оптимистически забыв свою неудачную попытку сделать практику по автоматическим системам в отделе А. И. Кухтенко. Начал я с В. И. Тация (руководителя моей преддипломной практики). Когда я с трудом разыскал его новый телефон, его на месте не было. Виталий, оказывается, через день защищал кандидатскую диссертацию по теме, связанной с автоматической системой прочностных испытаний крыла самолетов АН, по которой, по сути дела, я писал диплом (см. [Рог15], стр. 304). Как-то мне удалось с ним связаться и коротко сообщить о желании работать в ИК. Он просил придти на защиту, при этом я недостаточно точно узнал, куда именно и как туда (по списку) пройти.

Поэтому попал я только на конец защиты — происходила она, почему-то в (актовом) зале Точэлектроприбора — вероятно на сборном разовом Ученом Совете, которые широко практиковались тогда в Киеве. Таций успешно защитился, никаких следов аналитического решения задачи, которое я получил на дипломе и этим пытался «украсить» его диссертацию на защите я не услышал — он и раньше говорил, что не успеет понять, освоить и правильно представить метод решения.

Расслабленные, в хорошем настроении в предвкушении банкета, сотрудники лаборатории и члены совета высыпали на воздух. Таций, возбужденный и радостный, тем не менее, заметил меня, пригласил на банкет и познакомил с заведующим лабораторией — Виктором Ивановичем Иваненко. Когда я девять месяцев назад был в его лаборатории, он отсутствовал — был в командировке в США чуть ли не как Master degree student — скрыв свою степень к.т.н.