Записки ящикового еврея. Книга третья. Киев. В ящике - [2]
Отец Нины Василий Георгиевич Галанов пропал без вести в октябре 1941 года под Брянском.[5]
>Учения Ворошиловских стрелков. 4 винтовки Мосина 1898 г, 1 топор. Второй справа — Василий Галанов. Село Старожилово, 1937 г.
Судьба пропавших без вести была еще хуже, чем погибших под Нарвой — тех хоть в песне Галича похоронили.
Мама Нины, Паня, в девичестве Прасковья Алешкина, скончалась в 1946 году после неудачной операции. Шестилетнюю Нину сестра Пани Вера забрала из деревни Хрущево.[6]
>Женя в ремесленном
Восьмилетнего брата Нины Женю в суворовское училище, как мечталось, не взяли. Туда не могли пробиться и дети погибших на войне офицеров, а сын рядового, да еще и пропавшего без вести, шансов не имел. Его удалось устроить в ремесленное училище. До этого он жил в деревне Хрущево с сестрами мамы Клашей и Надей. В 1964 все (кроме брата мамы Володи, ставшего москвичом) жили в Купавне.
Главной среди родни («генералом») считалась тетя Вера — одна из сестер Алешкиных. Вера во время войны смогла закончить текстильный техникум и работала технологом на знаменитой Купавинской тонкосуконной фабрике.[7] Со временем она устроила туда сестер, а потом и племянника.
Вера и Надя вышли замуж за двоюродных братьев Кузовкиных, Женя был женат и уже «родил» дочку Свету.
Для экстраверта встреча с новыми людьми событие скорее интересное, чем обременительное. Меня меньше заботило, понравлюсь ли я, чем то, понравятся ли мне родственники Нины. Правда я больше беспокоился за Нину — как она воспримет их возможную отрицательную реакцию. В любом случае мы хотели быть вместе и ни с ними, ни с незнакомыми пока Нине моими родителями жить не собирались. Человек полагает…
Встретили нас хорошо, и видно было, что рады за Нину. Ни малейшего знака предубеждения против «непривычного» жениха я не ощущал. Удивительно, но я даже не вспомнил, что можно было обеспокоиться о национальных предрассудках, следов которых я тоже не почувствовал. Хотя в российской глубинке, как и в Купавне, бытовой, фоновый антисемитизм существовал, но он носил скорее ситуационный характер.
Нина Ивановна, русская мама моей однокашницы Гали Уфлянд, незадолго до нашего диплома получила письмо от родственников с Урала, которые радовались за соседей, удачно выдавших замуж дочку за еврея Бергера: не будет пить и не будет бить.[8]
В Купавне, после того, как выяснилось, что жених предпочитает водке сухое вино, к ящику водки добавился ящик венгерского Токая Фурминта, на этикетке которого стояло «сухой». На самом деле это было приятное полусладкое вино. Застолье за один вечер не кончилось и перетекло во второй.
Родственники мне понравились. Как впоследствии оказалось, я им тоже «глянулся». Помню, что событие особенно переживал брат Нины Женя — сестра вдруг стала взрослой. Брат и сестра, рано оставшиеся без родителей, были очень привязаны друг к другу.
Бедному жениться — ночь коротка
Через два дня мы оказались в Киеве. Нас встречали на вокзале. Не только мама, но и сестры Таня и Оля приняли Нину сердечно — большой контраст по сравнению с тем, как встретили маму родные папы в 1939 году (см. книгу первую [Рог]). Нина вспоминала, что папа ближе всех оказавшийся к нам, сначала обнял её, а потом уже поздоровался со мной. Отношения между ними сразу установились доверительные.
>Папа и Нина в проходе от Печерского спуска на Резницкую. Киев, февраль 1964 г.
Чуть ли не на следующий день, рано утром, когда мы были еще в постели, мы услышали шум и в комнату ворвался, несмотря на мамины протесты, ее брат Андрей — единственный мой родной дядя. Он, к ужасу Нины, нырнул к нам в постель (пальто он успел снять). Так произошло знакомство Нины с маминой родней. Правда, до этого мы в Москве заходили во Фрунзенский райисполком и виделись с тетей Ирой Семечкиной, подарившей Нине какую-то шикарную записную книжку зеленой кожи, предназначенную, видимо, для иностранцев, но почему-то с русским алфавитом. Возможно, она и поделилась впечатлениями от невесты, и Андрей решил удостовериться в правильном выборе. Он сразу взял быка за рога и предложил тут же организовать свадьбу. Не тут-то было. Во-первых, мы ее не хотели. Во-вторых, мы были еще не расписаны. В-третьих, мы (я) хотели отметить женитьбу на Карпатах в компании моих ленинградских друзей, частью из танцевального клуба, у которых были путевки на турбазу в Ясинях.
>Нина на Гренадерском мосту на фоне Ленинградской телебашни
Тогда Андрей решил сделать подарок Нине, и мы купили новаторское произведение киевской легкой промышленности — шубу из искусственного каракуля. Выглядела шуба шикарно — лучше настоящей. Но в Ленинграде…, впрочем, об этом дальше.
Папа решил, что у невесты должны наличествовать белые туфли и сумка. Естественно, импортные. Где их достать зимой, если и летом-то их днем с огнем не сыщешь? Папа вспомнил про свойственника Сеню — мужа кузины, которому он подсказывал ответы раввину, когда пара стояла под хупой в нашей квартире на Саксаганского ([Рог], стр. 95). Они с Ниной, прихватив меня, поехали к нему на Житный рынок, где у Сени была лавка (магазинчик). Естественно не частная, но кажется и не государственная, а кооперативная. У Сени туфель конечно, не нашлось. Подождите, сказал он и исчез. День был полувыходной, многие магазины были закрыты. Появился минут через сорок. С коробкой, в которой лежали югославские белые туфли. Откуда появилась белая сумка, не помню.
