Записки Якова Литтнера из подземелья - [28]

Чтобы не привлекать внимания, мы выходили из гетто поодиночке. Расставание тронуло наши сердца. Один из тех, кто пожимал на прощание мою руку, показал мне яд, который он всегда держит при себе, как последнюю надежду. В условленном месте за пределами гетто нас ожидал булочник. Он и проводил нас к тому, кто был готов стать нашим спасителем.

Дом находился в саду, вдали от гетто, а для меня он находился словно в другом мире, в исчезнувшем мире, в котором, возможно, когда-то жил и я. Теперь, казалось, я попал в оазис, пройдя через ужасную пустыню. Я ждал хозяина дома в красивой, большой, хорошо обставленной комнате. Может быть, комната вовсе и не была такой уж красивой, большой и хорошо обставленной; пожалуй, в ней что-то было не в порядке, что-то производило странное впечатление и позволяло предполагать, что и хозяин ее несколько странен, но после лачуги, из которой я пришел, и в тот момент, когда здесь должен был появиться мой спаситель, это жилище казалось мне оплотом спокойствия и образцом уюта и благополучия. Сквозь раскрытые окна можно было видеть сад, роскошный в разгаре лета. Мое внимание привлекло множество цветов: на высоких стеблях цвели розы, клумба петуний под яркими лучами солнца казалась пестрым ковром, а в отдалении старые яблони отбрасывали уютную тень. Но вот в комнату вошел Б. Он был высокий и худой, аристократической внешности, но какой-то надломленный, и от него исходило беспокойство. Он рассматривал меня холодным и в то же время бегающим взглядом. Мы обменялись любезностями. Деловые переговоры относительно условий нашего пребывания Янина с ним уже провела. Деньги были переданы. Теперь Янина добавила еще буханку хлеба и костюм своего покойного мужа. Б. взял то и другое, с достоинством, но все же как-то мучительно. Все, что у нас еще оставалось, мы отдали булочнику.

Б. вежливо, буквально как хозяин замка, которого обстоятельства, к сожалению, вынуждают брать постояльцев, проводил нас к подготовленному убежищу. Нам пришлось спуститься по подгнившей деревянной лестнице в глубокий подвал. Там пахло сыростью и плесенью. Б. пояснил, что раньше здесь держали запасы картофеля и овощей. В глубине подвала в полу было отверстие. Того, кто над ним наклонялся, встречали непроницаемая тьма и спертый воздух. Грубо вырезанные в глине ступени вели на несколько метров вниз, в темные глубины. Приходилось двигаться на ощупь. Мы медлили. Это был спуск в преисподнюю. Но выхода у нас не было. Это была наша нора. Это было наше убежище. Это было наше спасение.

Мы провели первые часы в нашей глиняной пещере и попытались освоиться. Мы двигались вслепую, на ощупь и то и дело натыкались на стены, на которых осела влага. Янина сказала, что стены нашей темницы очень сырые. Я же скорее склонен называть их надежными бастионами нашей крепости. Ведь эта нора должна нас защитить! Разумеется, только отчаяние может заставить забраться сюда. На время похоронить себя. Но все же это не смерть, не ров, в котором расстрелянные становятся одной кучей мертвых и еще дергающихся тел. Что-то будет наверху, в гетто?

К вечеру наш хозяин и булочник спустились в подвал. Булочник сообщил, что все гетто оцеплено СС и украинской полицией.

Несмотря на усталость, несмотря на терзания и тревоги последних дней, ночью мы не могли уснуть. Холод, снаружи и изнутри, мучил тело и душу. В норе нам казалось, что за спасение нам придется расплачиваться гниением заживо. Мы лежали в темной глубине земли, и все же только с ужасом могли думать о верхнем мире, где в тот момент, судя по всему, как раз и ликвидировали гетто. Ликвидировать — это значит уничтожать, а уничтожать — значит убивать.

Ранним утром мы слышали, как со стороны гетто доносилась безостановочная стрельба. Позднее пришел булочник и рассказал, что «акция» идет полным ходом. Он сказал, что многие, кого мы знали, отравились в своих домах или на улице. Других расстреляли. Людей заставили рыть себе могилу, перед которой их затем выстроили, чтобы прикончить. До поздней ночи мы слышали пулеметные очереди. Потом наступила тишина. Смерть насытилась. Последняя «акция» была закончена. СС поработало основательно. Збараж был полностью очищен от евреев.

Збараж очищен от евреев! Пулеметы молчат. Смерть молчит. Могилы молчат. Германия молчит. Мертвые евреи молчат тоже. Мир вокруг нас нем. Мы, спасшиеся в земляной норе, окружены молчаливыми, сырыми стенами. Мы живем во мраке. Мрак тоже молчит. В нашей пещере темно, холодно и тихо, как в могиле. Но мы живы! Порой мы двигаемся. Порой мы гладим друг друга. Мы утешаем друг друга: «Не отчаивайся! Мы ведь спутники. Ты моя спутница под землей, моя спутница в могиле, моя спутница в чистилище!» Руки встречаются во мраке. Какая судьба связала нас? Солома, на которой мы лежим, перемешалась с глиной и превратилась в липкую массу. Спички — если бы они у нас были — не стали бы гореть в этом спертом воздухе. Бог свел нас вместе. Бог привел нас сюда. Откуда моя надежда на Бога? Я вижу в этой пещере, в которой не видно ни зги, я вижу совершенно ясно: Бог нас спасет! Конечно, я буду ныть, завтра мне будет казаться, что сил у меня больше нет, что все кончено, пора в могилу. Так будет мне казаться; я просто человек, а переношу нечеловеческие страдания. Но Бог нас спасет! Сейчас я знаю это. Наверняка. И даже если я забуду эту минуту, если отрекусь от нее, если рот мой, забитый землей, прокричит, что Бога нет, — эта минута прозрения придаст мне силы сохранить присутствие духа даже в самой кромешной темноте и пережить адские муки.