Записки врача-гипнотизера - [2]

Очень хорошо, что в книгу, кроме юмористических рассказов, вошли и «Записки врача-гипнотизера». В «Записках» Иоффе, что называется, «открытым текстом» говорит о своих убеждениях, излагает свои взгляды на добро и зло, на благородство и подлость, сражается за Человека в человеке, призывает к гуманности и теплоте во взаимоотношениях («Теплота человеческая – чудесное лекарство. Но ее не продают в аптеке».)

«Записки» помогут читателю лучше понять Иоффе-юмориста, понять, в частности, истоки тонкого, ненавязчивого психологизма его рассказов. Да, многие его юморески являются по сути психологическими этюдами. В других психологизм рассыпан малыми драгоценными крупицами. Разумеется, на двух-трех страничках не достигнешь глубины «Братьев» Карамазовых. Но точная деталь, деталь, подмеченная или придуманная литератором, вооруженным глубоким, профессиональным знанием человеческой души, способна открыть многое.

Детали мне не требуется искать, перелистывая рассказы Иоффе. Я приведу ту, которая много лет назад врезалась мне в память. Вот так описал автор случайного попутчика: «Мимо нашего купе прошел человек в аспидного цвета пижаме. Он нес, прижимая к груди, бутылку кефира и пять бутылок пива». Больше ничего о пассажире не сообщено, но он весь перед нами. Нес бы этот дядя одно только пиво – и мы сказали бы: «А, ну понятно: выпивоха, жизнерадостный «бурдюк». Пошел наливаться». Но столь точная дозировка, эта бутылка диетического кефира рядом с внушительной пивной обоймой – о каких бурях и сомнениях в душе этого человека он говорит, о каких зароках начать новую жизнь с пресловутого понедельника, о каком жалком самообмане!

Такие вот лаконичные черточки, детали, нюансы были излюбленным приемом Иоффе. Громогласному смеху он предпочитал тихую улыбку, стучанию кулаком – укоризненный взгляд.

А между тем, это был очень сильный человек. Сильный физически (спортсмен и тренер, Иоффе владел боксом, хорошо плавал, отлично играл в большой и настольный теннис) и сильный духовно. Когда в расцвете сил (и физических и творческих – ему только исполнилось 36) на него обрушилась неизлечимая болезнь, он сказал:

– Я врач, и поверь – знаю, что такое. И знаю, сколько мне отпущено. Здесь, как говорится, существует «вилка»: от нескольких месяцев до нескольких лет. Постараюсь вытянуть максимум.

Потом были долгие месяцы борьбы с болезнью, не с болезнью собственно – не существует пока еще средства, способного прекратить ее разрушительное действие, – борьбы за жизнь, за «максимум». Он продолжал работать. Сам приговоренный, облегчал страдания других. Люди шли к нему домой, разыскивали в санатории «Чемал» на Алтае, где он проводил летние месяцы. Он никому не отказывал в помощи. А кроме того, писал. Понемногу, но писал новые юмористические рассказы, вел записные книжки, составлял сборник «Часы блаженства». Сборник вышел после его смерти, автор успел только подписать корректуру. У меня хранится дарственный экземпляр этой книжки, но надписана она уже матерью Анатолия Анной Константиновной.

Незадолго до конца он говорил:

– Я ведь почему карабкаюсь? Может, случится чудо. Наука сейчас развивается стремительно – и вдруг где-то на планете найдут способ борьбы с этой болезнью. Найдут завтра, послезавтра, через месяц. Значит, этот месяц стоит прожить.

Это не было слепой верой хватающегося за соломинку. Это было убеждением врача. Задолго до собственной трагедии он писал, ободряя и поддерживая других: «…в наш век в медицине возможны такие драматические случаи: человек умирает или становится инвалидом от болезни, которую через несколько лет вылечивают за короткий срок или вовсе не допускают ее развития. Поэтому, когда скептики с легкой усмешкой говорят о нереальности чего-либо, хочется возразить им: « Сегодня нереально, а через несколько лет может быть вполне реальным…»

Анатолий Иоффе в литературе мало успел сделать. Не стану прибегать к традиционной формуле: сделал мало, да сказал много. Мало – оно и есть мало. Но существует у литературы (если она настоящая литература) счастливое и благодарное для посвятивших себя этому труду свойство. Один, могучий и щедрый талант, застраивает своими «городами» полпланеты. Другой оставляет после себя скромную «улочку». Но, в отличие от реальной улицы, литературную снести невозможно. Вырастут рядом молодые жилмассивы, дворцы, небоскребы, а улочка все равно будет жить. И если прописаны на ней добрые чувства, нестареющие мысли, улыбки и печаль, теплота и благородство – люди придут сюда.

Я верю, что тропка на «улицу» Анатолия Иоффе не зарастет травой.

Николай Самохин

Записки врача-гипнотизера

Следующий!..

– Внимательно слушайте мой голос! Ваши веки тяжелеют, тяжесть разливается по всему телу! …Все тише, все темнее становится вокруг вас…

Женщина смотрит на блестящий шарик, но не засыпает, хотя я усыпляю ее минут двадцать. Мой голос начинает хрипнуть, на лбу – капли пота, а ей хоть бы что. Я так устал, что с удовольствием сам бы сейчас заснул, а она все так же смотрит не шарик и не засыпает. Больная, наверное, добросовестно старается заснуть, ведь она пришла лечиться ко мне от мучительной болезни, но сон не наступает. Врачи, пришедшие посмотреть на первый в этом городе сеанс гипноза, начинают переглядываться. «Прихвастнул», – наверное, думают они. А мне хочется сказать: «Да нет же, честное слово, у меня получалось раньше! И ведь не каждого можно усыпить!» Все равно неприятно. Я не сдаюсь, хотя дело близится к неприятной развязке.