Записки военного врача - [34]
Все мы собрались на огонек, к теплу. На столе около печки сушатся древние фолианты. Их спасают от сырости.
— Вот она какая неказистая, — говорит Надежда Александровна Кузьмина, поглаживая корешок старой-престарой книги. — А ей цены нет! Старушке — за три века! Посмотрите!
«Старушка» — грамматика Мелетия Смотрицкого. Издана в Москве, в 1648 году.
— По этой грамматике учился Ломоносов, — объясняет Надежда Александровна. — Обратите внимание и на такое сокровище…
Перелистываю толстенный фолиант Магницкого «Арифметика, сиречь наука числительная». Возраст — двести лет.
Эразм Роттердамский. Коперник. Русский первопечатник Иван Федоров. Платон. Галилей. Что ни книга, то глубокая древность.
Надежда Александровна о чем-то пошепталась с Сиротской и потом обратилась ко мне:
— Помогите, пожалуйста, принести одну инкунабулу! Люся, проводи доктора в отдел редких книг и рукописей.
Вместе с Люсей идем в хранилище уникальных изданий. Знакомимся. Люсе Шерцер девятнадцать лет. В библиотеке работает второй год.
Наш путь среди длинных и высоких полок. На них громоздится великое множество книг. В этом лабиринте стеллажей легко заблудиться.
Вот и хранилище редкостей. Дышу тем особым запахом, которым пахнут в хранилищах книги, пережившие своих авторов на многие века.
В сопровождении Люси Шерцер инкунабулу доставил на плече. Это — «Историческое зерцало», изданное в Нюрнберге четыре с половиной века назад. Очень толстый и тяжелый фолиант. Наверное, килограммов десять, если не больше!
Потом принес «Саксонское зерцало» — тоже очень объемистый уникальный фолиант.
Тряпочками с формалином женщины осторожно протирали страницы книги. Руки у библиотекарей красные, будто долго полоскали белье в проруби.
— Вы лечите раненых, а мы — книги, — говорит Анна Герасимовна Сиротская.
И впрямь они книжные доктора. Заботливо и тщательно осматривают «больные» книги, ставят диагноз, восстанавливают их здоровье, возвращают жизнь.
У моих собеседниц глаза закрываются от усталости.
Записываю в блокнот: «До войны в библиотеке работало сто двадцать сотрудников. К началу блокады — пятнадцать. А теперь осталось только девять. Остальные — кто эвакуировался, кто лежит дома, кто в больнице, кто умер…»
— Книжные фонды законсервированы, — уточняет Анна Герасимовна Сиротская. — Изредка кое-что выдаем по заявкам фронта.
— А где Андрей Владимирович Уржумцев?
— Подорвала проклятая дистрофия… В конце ноября…
— А Эрбатова и Шахматова?
— Их тоже… Софья Николаевна спустилась вниз за какой-то справкой. Там ее нашли в обмороке. На полу. Умерла в больнице. А Шахматову подобрали на улице…
Женщины много курили. Особенно Екатерина Павловна Прохорова и бухгалтер библиотеки Нина Павловна Куремирова.
— Это в какой-то степени заглушает голод, — говорит Куремирова.
В печке догорали угли. Красноватые блики освещали потемневшие от копоти лица моих собеседниц.
Тепло печки возымело свое действие. Опустив голову на грудь, задремала Кузьмина.
— Надя! Проснись! — тормошила ее Сиротская. — Надя!
— Ой, батюшки! — очнувшись, тревожно вскрикнула Надежда Александровна.
— Что с тобой?
— Курица приснилась! Жареная! С печеными яблоками! Зачем ты меня разбудила! Только половину съела…
— Подкрепилась, теперь давай разбирать книги, — прервала Сиротская. — Остальное завтра доешь…
Возвращаясь, в коридоре университета встретил женщину. Она молча поклонилась. Я ответил. Но кто она? Лицо закрыто кашне по самые глаза.
Обернулся. Женщина — тоже.
— Не узнаёте? Гуцевич Софья Александровна. Помните, в октябре наши принесли в госпиталь пальмы и прочее, а я — корзиночку шампиньонов? Неужели не помните?
— Теперь вспомнил. Ваши пальмы живы…
— Спасибо. Теперь нас волнуют не пальмы, а совсем другие растения.
Оказалось, что Софья Александровна вместе с другим научным сотрудником — А. Н. Шивриной — подготовляют к изданию научно-исследовательскую работу по изысканию дополнительных пищевых ресурсов из дикорастущих растений.
Летом Гуцевич и Шиврина будут собирать эти травы.
Вот ка: сие заботы одолевают мужественных женщин в холодную и голодную зиму!
Встреча с другом
Первая и заметная прибавка после стольких снижений. Значит, Дорога жизни — ледовая трасса, проложенная через Ладогу, — действует нормально.
По-прежнему трудно. Артиллерийские обстрелы, голод, холод, отсутствие света, воды с каждым днем подрывают силы людей.
В такой обстановке продолжал работать госпиталь.
Слегла старший ординатор нашего отделения Евгения Павловна Кувшинова, начальник второго отделения Маргарита Чинчарадзе. Редко стали появляться родственники, друзья и знакомые раненых.
Вольнонаемные служащие — санитарки, уборщицы, поломойки — приходили на работу с большим опозданием, а иногда и вовсе не являлись. Они жили в разных концах города. Добираться до госпиталя им стало почти невозможно, — пеший путь выматывал последние силы. Трамвай к концу декабря окончательно перестал ходить.
Но те, кто оставался в строю, продолжали работать за себя и за обессилевшего товарища.
