Записки военного врача - [30]
— Какое там самочувствие! — жаловались раненые. — Лежим бревно бревном! И конца-края не видно…
И вот теперь Валентина Николаевна Горохова предлагает учить раненых ходить раньше принятых сроков. Тем более что условия перевозки по Дороге жизни позволяли эвакуировать только тех раненых, которые в пути могли хоть немного передвигаться и сидеть. Схематично говоря, метод Гороховой сводился к следующему: медицинская сестра спускала загипсованную ногу раненого на пол. Больной садился. После тренировки в сидячем положении раненого ставили на костыли — приучали ходить по ровному полу, а потом и по лестнице.
Конечно, предложение Гороховой было смело и необычно. Да и сами такие «ходоки» чувствовали себя неуверенно, боясь сломать ногу. А часть из них относилась к такому методу даже с возмущением. Командование госпиталя, руководствуясь существующими нормами и показаниями, не разрешило эвакуировать раненых в тазовом гипсе. Подготовка их оставалась прежней — длительной. Но Горохова продолжала такие тренировки на своем отделении. Кто был прав? Раненые, командование госпиталя или хирург Горохова. Об этом речь позже.
Несмотря на то что конференция закончилась поздним вечером, «бенефис» от Ягунова я получил…
А в полночь меня разбудил работавший в нашем госпитале Владимир Андрианков:
— Сколько у вас патронов к нагану?
— Двадцать.
— Быстро одевайтесь!
— Что случилось?
— Есть предположение — немцы выбросят десант…
Для охраны госпиталя каждую ночь назначался караульный патруль. В эту ночь он был усиленный.
В числе других я облачился в валенки, полушубок, шапку-ушанку, теплые рукавицы. Поверх полушубка кобура с наганом.
Мой маршрут по Менделеевской линии. От госпиталя до набережной Невы и обратно. Смена — через час.
Ночь. Непробиваемая тьма. Лишенные света дома. Гулкие и размеренные звуки метронома — бьется сердце Ленинграда.
От лютого мороза потрескивают деревья. Сугробы снега. Стынут лицо и руки. Постепенно мерзнет тело. Мышцы словно бы костенеют. Стараюсь двигаться быстрее, но согреться, конечно, невозможно. Так проходит час.
У госпиталя — долгожданная смена.
Стакан горячего морковного чая без сахара — и на койку. Ночью снился десант. Немцы стреляют в меня, но всё мимо, всё мимо…
Бомба
Опять прерывистое нудное гудение моторов в вышине, залпы зениток. Опять завыли сирены в госпитале. Надо переносить раненых вниз, в полутемное бомбоубежище.
В одном из отсеков бомбоубежища натыкаюсь на… заседание Ученого совета исторического факультета. Идет защита кандидатской диссертации.
Диссертант — офицер. В свое время защита была назначена на 23 июня 1941 года. Но шел второй день войны, и было не до того. А на шестом месяце войны уже стало «до того».
Фамилии диссертанта не помню. Кажется, это был военный юрист первого ранга. Он прибыл прямо с переднего края, с винтовкой за спиною. Ему дали отпуск на шесть часов.
В бомбоубежище — ни стола, ни кафедры, ни аудитории. Сидят только члены Ученого совета и официальные оппоненты.
Защиту диссертации я не дослушал. По крыше госпиталя забарабанило: посыпались «зажигалки». Я выбежал во двор, поднялся по темной лестнице на чердак. Вместе с другими начал орудовать лопатами и щипцами. «Зажигалки», распространяя зловоние, летели с крыши в снег.
Над нами гул моторов. Залпы зениток.
Пушкинская площадь усеяна кострами. Горят зажигательные бомбы, озаряя своим светом бойцов МПВО.
— Сейчас начнут жарить фугасками, — говорит политрук Московкин. — Знаю их повадки. Подожгут, осветят, а потом бомбят.
На Московкина зашикали со всех сторон:
— Типун тебе на язык!
Но политрук оказался прав. Так и случилось. Совсем близко воздух прорезал нарастающий свист падающей бомбы.
— Ложись! — крикнул Луканин.
Раздался глухой удар. Но взрыва не последовало. Второй удар. Султан огня позади госпиталя, а где — не разберешь! Третий взрыв…
Утром выяснилось — вторая бомба грохнула в Малую Неву. Около моста Строителей зияла громадная полынья с большими зазубринами. От нее по снежному покрову льда тянулся длинный след выброшенного со дна реки черного ила.
Третья бомба взорвалась на территории ботанического сада университета.
А первая бомба упала напротив главного входа в наш госпиталь, у столовой университета. Сто сорок шагов от нас. Точно выверено. До ноября мы ведь питались в этой столовой.
Бомба ушла глубоко в землю и не взорвалась. Специалисты утверждали — бомба замедленного действия.
Опасное место немедленно огородили и сделали предостерегающие надписи. Движение транспорта направляется в объезд Менделеевской линии, кружным путем. Все жители ближайших к столовой домов временно покидают свои квартиры.
На командирском совещании было предписано раненым ничего не рассказывать. Но уже к вечеру весь госпиталь знал, что рядом лежит невзорвавшаяся фугаска. На место падения бомбы пришел саперный отряд МПВО. Рыли двое суток в мороз и метель. Все это время мы жили словно на дремлющем вулкане. А саперы работали медленно — не было сил. К тому же они очень осторожно выкапывали землю, работая с точностью ювелиров. Неловкое движение, случайный удар могли вызвать страшный взрыв.
`Вся моя проза – автобиографическая`, – писала Цветаева. И еще: `Поэт в прозе – царь, наконец снявший пурпур, соблаговоливший (или вынужденный) предстать среди нас – человеком`. Написанное М.Цветаевой в прозе отмечено печатью лирического переживания большого поэта.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Всем нам хорошо известны имена исторических деятелей, сделавших заметный вклад в мировую историю. Мы часто наблюдаем за их жизнью и деятельностью, знаем подробную биографию не только самих лидеров, но и членов их семей. К сожалению, многие люди, в действительности создающие историю, остаются в силу ряда обстоятельств в тени и не получают столь значительной популярности. Пришло время восстановить справедливость.Данная статья входит в цикл статей, рассказывающих о помощниках известных деятелей науки, политики, бизнеса.