Записки военного врача - [33]

— Полагаю, с животом порядок.

— Я тоже так считаю, — отозвалась Дубинина.

Она наложила повязку с мазью Вишневского на рану, сделала так называемую заднюю гипсовую шину и с легкой душой проводила раненого.

На третьем столе Л. А. Ювенский оперировал лейтенанта с ранением мягких тканей правой ягодичной области. Что повинно в этом ранении — осколок или пуля, было неизвестно. Рана оказалась неглубокой, обошлось без осложнений. Поэтому Леонид Александрович произвел лишь хирургическую обработку раны, вставил турунду (марлевую полоску) с раствором риванола да наложил повязку так, чтобы она быстрее отсасывала отделяемое из раны.

Шевкуненко делился с нами своими впечатлениями обо всем, увиденном в госпитале. Сталкиваясь с недостатками в организации ли дела, в действиях ли врачей, сестер, административных работников, он, как всегда, корректно, но без экивоков называл вещи своими именами, тут же уточняя, что именно следовало бы сделать в том или ином случае и почему. Но превалировали в его замечаниях все же положительные стороны госпитальной действительности, которые он опять же кратко анализировал и порой дополнял практическими советами. А перед отъездом, завершая последний деловой разговор с командным составом госпиталя, генерал сказал много хороших слов о наших медиках.

Профессор говорил о том, что за короткое время он как-то быстро сроднился с нашим коллективом. Весь персонал госпиталя показал горячую заинтересованность в хорошей организации помощи раненым. Ему, как старому профессору, военно-полевому хирургу и топографу-анатому, отрадно было смотреть, как наши хирурги работают, как бережно они относятся к поврежденным тканям, как соблюдают те основы, которые он много лет разрабатывает в Военно-медицинской академии. Профессор специально обучал врачей, как надо обращаться с живыми тканями, с сокращающимися под ножом хирурга мышцами, с брызжущими кровью сосудами, и убедился на практике, что его труд не пропал даром, он побуждает врачей к размышлению и дифференцированной хирургической работе. Генерал-лейтенант медицинской службы профессор В. Н. Шевкуненко поблагодарил всех за теплый прием и внимание, пожелал больших успехов в нашем труде и высказал надежду, что после советов специалистов ГВСУ мы будем еще лучше работать на благо здоровья защитников Родины.

Эти проникновенные слова маститого хирурга-ученого, одного из соратников Н. Н. Бурденко, теперь перекликаются для меня с тем, что писал генерал-полковник медицинской службы Е. И. Смирнов: «Посещения Николаем Ниловичем и его заместителями медицинских учреждений, ознакомление с организацией лечения в них оставляли след в работе медицинского персонала, имели для него большое познавательное значение, а выступления на армейских и фронтовых конференциях хирургов, а также на пленумах Ученого медицинского совета при начальнике ГВСУ превращались в школу повышения хирургических знаний и воспитания подвижничества в работе и мужества в поведении, столь необходимых в условиях боевой деятельности войск»[6].

Разумеется, мы тогда не предавались столь глубокому анализу рабочих поездок на разные фронты известнейших деятелей советской военной медицины, но ее патриотическая суть и высокая практическая эффективность были для нас очевидны. Эти маститые хирурги обучали нас, как надо спасать раненых. Испытывая каждый раз чувство признательности и благодарности за это нашим высоким друзьям и наставникам, мы долго не имели возможности выразить его практически. Во время пребывания Виктора Николаевича Шевкуненко такая возможность вдруг появилась, и мы немедля реализовали ее, пусть несколько неуклюже, зато от души.

Дело в том, что генерал прибыл к нам, говоря мягко, в весьма незаслуженном обмундировании. Шинель его носила явные следы пребывания на передней линии, у костров. В неважном состоянии были сапоги, что встревожило нас прежде всего как врачей, заботящихся о здоровье человека на восьмом десятке лет, да еще в весеннюю непогоду. Судя по всему, старому ученому было не до себя, не до своего внешнего облика. Тем более, что он был одинок, супруга его трагически погибла, и скорбь о ней читалась в его умных глазах.

Словом, обговорили все с моим замполитом и некоторыми коллегами-хирургами, получили «добро» во фронтовом военно-санитарном управлении, установили контакт с вещевиками на самом их высшем уровне, и машина закрутилась. Меньше чем через неделю пребывания у нас, когда генерал подошел к вешалке, собираясь отбывать, обнаружилось вдруг, что шинели его нет, сапог тоже. То есть они были, но явно не его, совсем новые, хотя, как выяснилось тут же, подогнанные под его размер тютелька в тютельку. Я начал было объяснять, что к чему, в тонах возможно более деликатных, почему-то с виноватой улыбкой. Но Виктор Николаевич был обижен, крайне расстроен. Тогда я выложил ему прямо все, как есть, и протянул накладные на его имя с печатями, одну — на шинель, одну — на сапоги, отчего он несколько успокоился. Потом расписался там и тут, вздохнул и, облачившись как должно, даже пошутил:

— Ну вот, наконец-то, я с вашего благословения, стал почти что настоящим генералом…