Записки тюремного инспектора - [279]

При разгрузке того же парохода всех поразила смерть совсем юной дамы г-жи Белецкой. Стоя в очереди за кипятком, она внезапно упала и тут же умерла от разрыва сердца. Буквально за секунду перед смертью она приветливо улыбалась и перекидывалась словами со своими соседями. Там же, в Бакаре, в с. Церквеннице, умер некий Волков, молодой офицер. Его похоронил доктор Любарский, заботливо ухаживающий за его могилой в течение летних месяцев. Кто такой этот Волков и есть ли у него родные, этого никто не знает. Известно только было, что он из Москвы.

Не было дня, чтобы с выдерживающих карантин кораблей в бухте Которской не выбрасывали в море покойников. Их хоронили по морским правилам, с отпеванием и спуском в море зашитыми в мешок, к которому привязывался груз. Такие необычайные похороны производили тяжелое впечатление, и были случаи, когда убитые горем родственники умерших искали иного удовлетворения в погребении.

На пароходе «Брезгавия» умер от тифа начальник ялтинской почтово-телеграфной конторы. Семья его добилась разрешения заказать на берегу гроб, чтобы похоронить дорогого покойника подобающим образом, но это отступление произвело еще более удручающее впечатление. На следующий день гроб с покойником выплыл на поверхность моря и, покачиваясь на волнах, был унесен в море. В бухте Которской, этом красивейшем уголке Черногории, где с особой силой разыгралась драма Крымской эвакуации, лежат сотни погибших беженцев, не разысканных своими родственниками. Нам известно, что и теперь еще в бухте Которской функционируют госпитали, переполненные русскими.

Но теперь катастрофа завершилась. Так называемые беженцы и воинские части армии генерала Врангеля расселены на славянских землях

Балканского полуострова, в Константинополе, Египте и на островах. Мы видали этих русских людей. Это беженцы Крымской эвакуации, именуемой так в отличие от Сербской эвакуации, которая завершилась годом раньше при гибели армии генерала Деникина. Это воинские части (контингенты), инвалиды и те русские люди, с семьями и без них, которые последними оставили Крым.

Положение крымских беженцев считается самым тяжелым. Они ушли в том, что было на них, в изношенном одеянии, в изорванной обуви, без всяких средств или с деньгами, потерявшими свою ценность. Войска были посажены на пароходы прямо с боев, и потому среди них было много изнуренных, раненных и больных. Еще теперь сербские военные больницы переполнены русскими воинами, и в иных пунктах королевства устроены русские лечебные заведения, обслуживающие исключительно русских больных.

Мы знаем еще и теперь многих, и в частности студентов Загребского университета, с не извлеченными пулями и осколками снарядов и незажившими ранами. Недавно офицеру-студенту Игорю Попову (из Харькова) извлекли из спины осколок снаряда. Мы знаем студента Максимова с ампутированной ногой. Всю зиму он ходил на костылях, а весной мы встретили его с палочкой, в искусственной ноге. Мы от души порадовались за него. Студентка-медичка Покровская, бывшая сестра милосердия, потерявшая на войне правый глаз, была бесконечно счастлива, когда Красный Крест оказал ей содействие к приобретению вставного стеклянного глаза. Недавно она разбила его и, бедная, горько плакала в течение многих дней.

На днях мне пришлось впервые видеть искусственный нос. Полковник Бабинцев явился при мне в Красный Крест ходатайствовать о починке своего носа, кончик которого отломался. Исполнив свой долг перед Родиной, теперь эти люди в части пристроились, служат, заканчивают образование или зарабатывают средства к существованию физическим трудом.

Громадное большинство беженцев, конечно, остается не пристроенными и влачит жалкое, полуголодное существование в разбросанных по всей Югославии русских колониях, получая на жизнь пособие в 240 динар, которых едва хватает на скромный обед. Условия жизни громадного большинства этих людей, в особенности людей семейных, суровые, гнетущие, неприветливые. Мы не говорим, конечно, о тех беженцах, которые выехали из России своевременно со своими семьями, багажом и со средствами. Они живут главным образом в Германии, во Франции, Италии и Англии и в большинстве катастрофы не испытали. О них, как о людях, не разделивших страданий русского народа и не испытавших на себе большевизма, мы говорить не будем. Они представляют собою, в сущности говоря, эмиграцию, и их неправильно называть беженцами. Мы не можем смотреть на события с точки зрения этих людей, а также и тех, кто выдержит все испытания и выйдет целым из катастрофы.

Впоследствии все забудется, и уцелевшие, конечно, будут больше думать о себе, чем о тех, кто погиб во время катастрофы или останется обездоленным на всю жизнь. Уже теперь очень многие из тех, кто вышел из затруднительного положения, устроился и получает хорошее содержание, забыли, как они голодали и что испытали, и мы нередко слышим от них резкие суждения и упреки по адресу тех беженцев, которые до сих не сумели устроиться. Конечно, переживания тех и других различны. Сытый голодного не поймет! Но факт тот, что непристроенные голодают, и мы знаем достоверно, что целые семьи сидят месяцами на хлебе и картошке.