Записки театральной крысы [старая орфография] - [2]

Я всталъ и, сдѣлавъ знакъ, что желаю говорить, торжественно началъ:

— Я привѣтствую ту любовь къ нашему прекрасному дѣлу, ту любовь, которой горите вы. Для того, чтобы пьеса была обставлена и сдѣлана, какъ слѣдуетъ — все это насущно важно и чрезвычайно необходимо. Я пойду еще дальше: по пьесѣ сказано, что въ ней участвуютъ: «послы, музыканты, матросы и и прочіе». Я думаю не мѣшало бы актеровъ, играющихъ пословъ, отправить въ итальянское посольство — пусть изучаютъ! Музыканты пусть возьмутъ нѣсколько уроковъ у профессора консерваторіи, а матросамъ устроимъ особый бассейнъ съ моделью корабля, для того, чтобы они, плавая, могли проникнуться своими ролями!.. Остаются «и прочіе», — устроимъ и имъ курсы. Если за сценой будутъ выстрѣлы — возьмемъ нѣсколько уроковъ орудійной стрѣльбы у артиллеристовъ, или еще лучше, отправимъ помощника режиссера на заводы Крезо!! Въ первомъ актѣ Брабанціо кричитъ «огня». Не мѣшало бы запросить по этому поводу мнѣніе спичечныхъ фабрикъ Лапшина и «Вулканъ»! Мы все это сдѣлаемъ. И я даю вамъ слово, что и я самъ, я, антрепренеръ, приму участіе въ общемъ творчествѣ.

— А что же вы… будете дѣлать? — усмѣхнулся режиссеръ, пожимая талантливымъ проникновеннымъ плечомъ.

— Я? Да вѣдь на то, чтобы поставить, какъ слѣдуетъ эту штуку, нужны большія деньги?

Режиссеръ снисходительно улыбнулся.

— Да… не маленькія!

— Ну, то-то же. Такъ, что же дѣлаю я?! Съ завтрашняго же дня поступлю простымъ рабочимъ въ экспедицію заготовленія государственныхъ бумагъ, и начну съ самаго начала изучать бытъ служащихъ, рабочихъ, и способъ изготовленія кредитныхъ бумажекъ. Все это нужно прочувствовать, во все вникнуть. Постановка, такъ постановка! И вотъ, господа, когда я изучу это дѣло, какъ слѣдуетъ, когда я разберусь въ этомъ, тогда и можно приступить къ дальнѣйшей постановкѣ «Отелло»!! Года черезъ два-три и займемся! Вотъ что-съ.

Расходились опечаленные.

АКТЕРЫ

Драматургь сидѣлъ въ уборной актера и, покуривая сигару, слѣдилъ за тѣмъ, какь актеръ наклеиваетъ себѣ горбинку на носъ.

Между дѣломъ актеръ говорилъ:

— Увѣряю васъ — душу актера мало кто постигъ. Его изображали пьяницей, мошенникомъ, соблазнителемъ чужихъ женъ, прихлебателемъ, интриганомъ, и надутымъ ничтожествомъ. Все это, по моему, неважно. А душу, настоящее внутреннее содержаніе актера, господа бытописатели проглядѣли. Въ актерѣ есть одна только черта характерная — и я удивляюсь, какъ это ея не замѣчали — вѣдь она такъ и бьетъ въ глаза, такъ и лѣзетъ наружу.

— Что же это такое? — спросилъ драматургь.

— Вы знаете, кто такой, въ, сущности актеръ?

— Ну?

— Дитя! Самое настоящее милое шести-семилѣтнее дитя, со всѣми достоинствами и недостатками этого чудеснаго возраста.

— Хорошее дитя, — прищурился драматургъ.

— Этакое дитя, если пуститъ какую нибудь сплетню или подставить ножку, такъ…

— Я же вамъ говорилъ, что это все неважно. Это илъ, наносная почва. Подъ ней — чистѣйшій хрусталь! Я это все замѣчаю, потому что, въ сущности, я не актеръ. И очень жаль; что не актеръ… значитъ, подъ моимъ иломъ хрусталь не обнаружится. Не спорю: съ актерами очень трудно ладить, но кто найдетъ, кто нащупаетъ ихъ настоящую слабую струну — тотъ поведетъ за собою всѣхъ, какъ барановъ. Вы, конечно, слышали когда нибудь объ антрепренерѣ Пикадоровѣ?

— Нѣтъ, простите, не слышалъ, кто это такой?

Второй актеръ, скромно возившійся въ углу съ какимъ-то паричкомъ, поднялъ голову и издалъ удивленное:

— Э!

Старый парикмахеръ, поправлявшій первому актеру прическу, обернулся къ драматургу и сказалъ укоризненно:

— Эге?

А актеръ, спросившій о Пикадоровѣ, оказался всѣхъ многословнѣе… Онъ вскричалъ, пораженный:

— Эге-ге!

— Что такое?

— Вы не слышали о Пикадоровѣ? — сказали хоромъ оба актера и парикмахеръ. — Ну, батенька, знаете… Какъ же такъ можно…

— Разскажи ему о Пикадоровѣ! — укоризненно сказалъ второй актеръ.

— Да, не мѣшало бы имъ разсказать о Пикадоровѣ, — подтвердилъ парикмахеръ.

— Нужно, нужно разсказать вамъ о Пикадсровѣ.

Актеръ попудрилъ носъ, потрогалъ его — крѣпко ли сидитъ горбинка, и началъ:

Разсказъ объ антрепренерѣ Пикадоровѣ

…Согласитесь съ тѣмъ, что нужно большое искусство не платить актеру денегъ. Какъ я уже говорилъ, актеръ — дитя, но тамъ, гдѣ нужно выколотить съ кого-нибудь деньги, — актеръ — тигръ. Правда, тигръ простодушный, довѣрчивый, но въ то же время яростный, зловѣщій, шипящій и рычащій:

— Мнѣ мои денежки подайте!

И вотъ Пикадоровъ никогда никому не давалъ денегъ. Какимъ образомъ? Почему?

Тутъ-то вы и увидите, какіе актеры дѣти (къ счастью, я не актеръ въ душѣ!):

— Вы что, голуба?

— Неужели, не догадываетесь, Николай Пантелеймонычъ: деньги нужны!

Пикадоровъ какъ-то сразу глупѣлъ въ лицѣ. Выраженіе губъ дѣлалось вялое, тупое, а глаза мутнѣли и казались совсѣмъ оловяными.

— Что т-такое? А? Гдѣ? Какія деньги? Кого? Э? Какъ?

— Денегъ мнѣ нужно; мнѣ слѣдуетъ!

— Ахъ, деньги!

Безсмысленное лицо озарялось улыбкой.

— Такъ, такъ — деньги! Денегъ у меня, голуба, нѣтъ.

Это онъ говорилъ всегда, даже въ то время, когда пьеса шла съ аншлагомъ, и у пристава клянчили разрѣшеніе на приставные стулья.

— Помилуйте, Николай Пантелеймонычъ… Да вѣдь пьеса дѣлаетъ полные сборы.