Записки старого москвича - [71]

По инициативе Луначарского при Центральном комитете профсоюза работников искусств был создан Высший хореографический совет, которому были предоставлены большие полномочия и права в решении вопросов, касавшихся искусства танца.

Председателем совета был избран А. А. Горский. В совет входили старейшие деятели балета: Л. Н. Гейтен, Н. Г. Легат, первые фигуры московской труппы Е. В. Гельцер и В. Д. Тихомиров. Секретарем совета избрали меня. Совет заседал в помещении ЦК в Леонтьевском переулке, в особняке, принадлежавшем прежде московским богачам-меховщикам Сорокоумовским. Какие-то члены этого семейства, оставшиеся в Москве, еще продолжали жить в двух комнатах особняка, поддерживая свое существование выпечкой необычайно вкусных и ароматных бабок, которые мы покупали по баснословной цене к чаю, подававшемуся на заседаниях хореографического совета.

Как раз в это время А. А. Горский приступил к возобновлению на сцене Большого театра балета «Лебединое озеро», но в совершенно новой постановке.

Александру Алексеевичу Горскому, одному из крупнейших русских балетмейстеров, в эти годы было уже около 50 лет, но только седая, довольно длинная и узкая борода позволяла причислить к «старикам» этого живого человека, с никогда не потухающими глазами. С взлетающей от движения бородой, в темной, широкой, очень длинной блузе и каких-то сереньких брюках, он легко скакал и вертелся в турах, «шенэ» и пируэтах на репетициях по грандиозному пространству сцены Большого театра, где в утопавших во мраке далеких стенах светились, как окошки в зимнюю ночь, прорезы раскрытых дверей, выходящих в освещенные коридоры.

Основной чертой творчества Горского всегда было стремление к реализму, к выразительности движений, к отходу от убогого лексикона балетных жестов и мимики. И весь творческий путь его был отмечен таким же постоянным стремлением к разрушению отживающего и мертвого и созданию нового и жизненного. И везде, начиная от «Раймонды» и поставленного им в 1912 году «Корсара», в который он вложил тогда многое из новаторства Дункан, затем «Эвники», «Щелкунчика», множества других балетов и отдельных танцев и, наконец, «Лебединого озера», Горский дерзко разрушал старое наследие не только посредственного Перро, но и таких классиков балета, как Лев Иванов и Мариус Петипа, воздвигая новые, засверкавшие скрытыми ранее красками балетные спектакли и встречая иногда недопонимание и даже враждебность со стороны хранителей традиций и устоев классического балета.

На этой почве и разразилась буря, всколыхнувшая воды «Лебединого озера». Горский приступил к новой постановке этого замечательного по музыке Чайковского балета, поставленного Мариусом Петипа и Львом Ивановым.

Роль лирической Одетты, превращенной злым волшебником в лебедя, и контрастную ей роль земной и зловещей дочери волшебника — Одилии, принявшей облик Одетты, исполнялись всегда одной и той же балериной.

Горский дал эти две роли двум исполнительницам, изменил большинство танцев и мизансцен, ввел новый персонаж — шута и так далее. Балетная группа, критики, балетоманы встревожились по поводу «разрушения творения Чайковского и Петипа», и этим вопросом занялся Высший хореографический совет.

Положение мое оказалось трудным. С одной стороны, я был в дружеских и в хороших творческих отношениях с Горским, связанный с ним и работой и совместной деятельностью в совете, где он являлся председателем, а я секретарем. С другой стороны, совет поставил в повестке дня вопрос о недопустимости переделки «Лебединого озера», поручив мне выступить с докладом об этом на одном из ближайших заседаний.

Такое поручение было естественным, так как в те годы я все еще был влюблен в романтику балета, яростно защищал его традиции и возглавлял в совете «академическую группу артистов балета — блестящих практиков, но слабых теоретиков своего искусства, плохо знавших его историю, к тому же… не умевших ни говорить на заседаниях, ни отстоять и защитить свои позиции.

После моего доклада состоялось бурное заседание совета, которое разволновавшийся Горский покинул, заявив протест против вторжения в творческую лабораторию художника в процессе работы. Высший хореографический совет принял постановление, запрещающее Горскому эксперимент над «Лебединым озером».

Горский, надорванный работой на холодной сцене, пережив нервное потрясение из-за «Лебединого», заболел. Я чувствовал угрызения совести, начинал понимать нашу неправоту и решил вначале оттянуть исполнение постановления совета (да мы и плохо еще представляли себе дальнейшие практические шаги), а затем и совсем не дал ему хода.

Горский продолжал репетиции «Лебединого озера», но все время болел.

Как раз в это время московские театральные деятели — братья Гутман обратились ко мне с просьбой взять на себя организацию особого грандиозного концерта для какого-то строительного эшелона, остановившегося целым железнодорожным составом на одном из московских вокзалов. Комиссаром эшелона был третий брат Гутманов, который не только хотел, чтобы в концерте участвовали крупнейшие имена, начиная с Шаляпина, но и имел реальные к тому основания, так как эшелон выплачивал гонорар артистам продуктами: пятипудовым мешком ржаной муки и еще чем-то, а Шаляпину, Гельцер и мне, как организатору этого хлопотливого мероприятия, вместо ржаной муки предназначался такой же мешок невиданной тогда крупчатки, к которой еще прилагался и совсем редкий предмет — бутылка водки.