Записки старого москвича - [67]

Мы объяснили ему этот криминальный, с его точки зрения, поступок Гельцер, хотя ни он сам, ни его кепка никак не пострадали. Милиционер, вежливо указав, что не следует ничего сбрасывать с балкона на улицу, хотел уже удалиться, но «потерпевший» потребовал составления протокола, и какое-то время спустя Гельцер вручили повестку о вызове в суд в качестве обвиняемой.

Из-за больной ноги Гельцер в эти дни лежала: назавтра предстоял ее концерт в «Аквариуме».

В суд пошел я. Это были первые годы работы советской юстиции, не обладавшей еще ни кадрами, ни систематизированным кодексом законов и загруженной массой судебных дел, гражданских и уголовных, во множестве возникавших при гигантской ломке всех прежних устоев и взаимоотношений. Тесное помещение народного суда было переполнено. Дела разбирал судья с серьезным лицом, резким голосом и такими же движениями рук, перебрасывавших и листавших тощие папки.

«Дело Гельцер» заняло несколько минут, ушедших на объяснения «потерпевшего» и мое, весьма коротко излагавшее фактические обстоятельства дела, после чего суд удалился на совещание. В перерыве знакомый адвокат крайне удивил меня, сказав, что надо ожидать очень суровою приговора, ссылаясь на то, что он хорошо знает установки и решения этого судьи.

С другой стороны, ничего особо удивительного в этом не было, и наоборот — в некоторой суровости и самих судей, только что пришедших от рабочего станка за судейский стол, и в суровости их приговоров была некая романтика первых послереволюционных лет, романтика классового суда, а кроме всего, судья, по-видимому, еще недостаточно освоился и с законами, и с мерами наказания, и с применением возможной в иных случаях замены их.

«Именем РСФСР…» — возвестил громкий голос начало приговора, осудившего Гельцер к принудительным работам в размере 40 бесплатных концертов для красноармейцев.

При работе на сцене Большого театра, в концертах обычных и шефских, Гельцер действительно понадобилось бы очень долгое время, чтобы выполнить решение суда, явно имевшее много поводов для обжалования.

Перед началом ее концерта я, направляясь к полузакрытому театру в саду «Аквариум», перегнал какую-то пару, шедшую под руку, и, оглянувшись, узнал Каменеву, возглавлявшую тогда художественный подотдел Моссовета. Она спросила меня, как обстоят у Гельцер дела с больной ногой.

Я рассказал о вчерашнем суде над Гельцер. Каменева засмеялась и, обратившись к своему спутнику, сказала:

— Это по вашей части…

Ее спутник просил подробнее рассказать и об обстоятельствах дела, и о судебном разбирательстве его. По дороге к ложе дирекции и в самой ложе, где мы сели, я добросовестно рассказал все.

Мой собеседник оказался народным комиссаром юстиции Курским. Он признал решение судьи неправильным и дал указание о прекращении дела по обвинению Гельцер.

В Москве объявлялось много открытых концертов, причем устроителями их являлись различные учреждения, а организатором большинства из них был некий трубач из оркестра Большого театра, до того загруженный этой работой, что ему некогда было сидеть за пультом, и он посылал вместо себя в оркестр нескольких постоянных «заместителей», которых он оплачивал, благо, тогда глядели сквозь пальцы на такие замены.

Гонорары артистам выплачивались на этих концертах не деньгами, которые были весьма обесценены, а продуктами или предметами широкого потребления, в зависимости от специфики учреждения, устраивавшего концерт.

В здании театра, ранее принадлежавшего опере Зимина, трубач организовал большой концерт, обзвонив и объехав всех знаменитостей. На этот раз платежной валютой были металлические предметы домашнего обихода, главным образом цинковая посуда, тазы, баки, корыта, эмалированные кастрюли, топоры и прочее.

Я руководил концертом и вел его программу. Взрыв аплодисментов заглушил мои слова, когда я объявил выступление Антонины Васильевны Неждановой.

Имя великой русской артистки, гордости русской оперной сцены, уже в те годы было давно известно всей стране, как имя замечательной исполнительницы и недосягаемой создательницы самых разнообразных образов оперных героинь. Но в те именно годы Нежданова выступала наравне с другими столь же прославленными именами и в таких концертах, где участники получали различные вещи или продукты, облегчавшие трудности тогдашней жизни, трудности, не испугавшие больших мастеров искусства, оставшихся верными своей Родине.

Так было и на этом концерте. Но после первой спетой ею вещи Нежданова ушла со сцены взволнованная и возмущенная тем шумом, лязгом и жестяным грохотом, которые производили за кулисами участники концерта, выбирая для себя различную домашнюю утварь.

Антонина Васильевна сказала, что, если это безобразие не прекратится, она петь дальше не сможет.

Я сейчас же выдворил в коридор за сценой все виды баков, корыт и кастрюль, за которыми устремились представители различных видов искусства. В наступившей тишине Нежданова, выходившая на бесчисленные вызовы публики, запела.

Я пошел в коридор, где меня сразу оглушил прежний гром жести и толчея вокруг посуды. Я разыскал Гельцер и предупредил ее о том, что она выступает после Неждановой.